«Приму глаза твои…»
Приму глаза твои.
Коснусь губами век.
Единовремье…
Как отрешенное мгновенье
Горящих рек.
Проснусь
Один.
Согнувшись, словно на коленях.
И раб себе. И господин.
То засуха. То наводнение.
Ужели в этом откровение
Любви,
С которой даже грим
Необратимых лет и зим
Не смоет соприкосновения.
Единовремье…
Век
Губами
Коснусь.
Глаза твои
Приму.
Как много слада между нами.
Как мало надо
Одному.
«Я сижу и попиваю вино…»
Я сижу и попиваю вино.
Мне, признаться, под вино, всё равно:
Кто и с кем, и почему, и зачем.
Я сижу и пью вино. Я — ничей.
Я сижу и пью вино. Мне плевать
«Б» на роже у кого или «Ять».
«Эй» топорщит под спиной или «аз».
Я сижу и пью вино. Не про вас.
Я сижу и попиваю вино.
Мне, признаться, расхотелось давно
В шоколаде бултыхать, как в г-не.
Я сижу и пью своё «Каберне».
Я сижу и попиваю вино.
А вокруг меня смешное кино:
Закусь, трах, одна и та же байда.
Я сижу и пью вино. Не туда.
По- собачьи завывает сосед.
У соседа ни вина, ни конфет.
Но зато есть у соседа жена —
Тот же трах, и закусон, и война.
А соседка говорит о деньгах.
У соседки сто колец на руках.
И ей надо-то всего лишь одно.
А я пью и подливаю вино.
Мне твердят, что мир рехнулся.
И что?
Он всегда таким и был.
«Конь в пальто».
И кому-то по размерам оно.
А я ржу. И попиваю вино…
«Зачем книги сжигать, площадям на потеху…»
Зачем книги сжигать, площадям на потеху,
Освещая невежество черным огнем,
Если можно не ночью, а солнечным днем
Их, без шума, изъять из библиотеки.
«Никто не хочет чахнуть и стареть…»
Никто не хочет чахнуть и стареть.
Но в этом нет ни страха, ни печали.
Какое это счастье — умереть:
Отца и мать я снова повстречаю,
Чтоб с ними эти двери запереть
И новые открыть. Уже вначале.
Всего лишь жизнь.
И вновь, всего лишь смерть.
«Без посторонних можно обойтись…»
Без посторонних можно обойтись.
Но слов не обойти —
От посторонних…
«Не поставишь офицера на пуанты…»
Не поставишь офицера на пуанты.
А медали не заменишь на монеты.
За отчизну поднимались лейтенанты.
Маркитанты опускались за фуршеты.
И никто из них своей не знает меры.
Лишь во времени иначе бронзовея,
Лейтенанты быть хотели среди первых.
Забывая, что последние — живее.
И для каждого заложены палаты.
Золоченые. Больничные. Иные.
Вспоминали о любимых лейтенанты.
Маркитанты уминали отбивные.
В этом мире многогранные таланты.
И законы на столетия отлиты:
Честь и слава доставались лейтенантам.
Память павшему. А падшему — корыто.
Но в природе сбой случается когда-то.
И пустые раздуваются кареты.
Маркитанты победили лейтенантов.
Чести нет. И славы нет.
Одни фуршеты.
«Я прежде никогда не жил «так просто»…»
Я прежде никогда не жил «так просто».
А оказалось, это очень просто:
Живи — и всё.
И вся. И все. И всех.
Я думал, это бег.
А это остров.
Среди помостов,
Как среди погостов,
Где хочется заплакать,
Слыша смех.
И рассмеяться запросто.
И остро.
Но шепчет мне о праздности утех
Встревоженный тринадцатый апостол,
Откуда-то возникший.
Как на грех.