Покушение предпринимается на заячьей охоте; раненый Даниил уходит от нападающих. Верхом он достигает берега Оки и ищет перевоз. Перевозчик просит заплатить вперед, а получив княжеский перстень на протянутое весло, отчаливает с добычей. Князь бежит вдоль берега, находит пустую могилу и ночует в ней. Преследователи являются к Улите ни с чем. Княгиня придает погоне мужнина гончего пса, вспомнив слова князя, что этот пес найдет его живого или мертвого. Найдя хозяина живым в некоем могильном срубе, пес радуется…
Отмщая за убийство брата, новый князь Суздальский казнит Кучковичей, а заодно и Кучку, и на месте красных сел боярина основывает город.
Словом, жертва в основание Москвы, по этой версии «Сказаний…», – не Кучка, а Даниил Московский, в действительности умерший своей смертью, но в тексте замещающий Андрея Боголюбского. Так Москва замещает прежнюю столицу Владимир.
Для нашей темы важно, что по версии «Сказания…» строительная жертва одновременно любовная.
Стольный Владимир разделяет две эпохи: Киев и Москву. В первую эпоху Русью владел весь княжеский дом. Для этой мысли Рюриковичи по мере смерти членов дома переходили с младших столов на старшие, и так до Киева.
Переходящее владение столом предполагало, что князья вступают в договор с местными обществами. Договор земли и власти есть состояние добрачное, род обручения, причем всегда готового расторгнуться. При вечном жениховстве княжеского дома русская земля была невестой, как и подобает юности. Великий Новгород даже пересидел в невестах, а теократический характер его республики делал добрачие аскезой.
Приговор Любечского съезда князей «держать свою отчину», то есть прекратить переходы, означал взросление. Сложились местные династии, брачуясь с землей по частям. Браки венчались коронами кремлей, возникших на Руси не раньше этого второго возраста. Кремли – не княжеские замки в центре или с краю городов, но города как таковые с княжьими дворами в них. Даже в растущем внешними кругами городе кремли становятся лишь внутренними городами, но не замками. Детинец Новгорода потому не кремль, что княжий двор остался вне его, как и во Пскове он остался вне так называемого Крома.
Третий возраст Руси наступил, когда владетельный московский дом, один из местных, брачевался с полнотой земли. Такой союз есть царство и венчается короной главного Кремля.
Брак власти и земли символизируется браком князя и княгини, впоследствии – царя и царицы. Чем ближе подходил владетельный московский дом к заветной цели обладания полнотой земли, тем знаменательнее становились княжеские браки.
Кто была настоящая жена святого Даниила? Кто были жены его детей и внуков – первых великих князей московского дома? Ни одна из них не вошла в любовный миф. Их лица не видны, не представимы.
Первых московских княгинь погребали в Спасском соборе кремлевского, что на Бору, монастыря. Со временем собор замкнулся во внутреннем дворе Кремлевского дворца, а на восьмом веку существования снесен советской властью.
Древнейшее захоронение у Спаса на Бору (1332) принадлежало великой княгине Елене, первой жене Ивана Калиты, о которой мы не знаем почти ничего.
Собор Спаса на Бору. Фото И.Н. Александрова. 1890-е
Здесь же упокоились (в 1345 и 1399 годах) первая и третья супруги Симеона Гордого – Анастасия Гедиминовна и Мария Александровна, урожденная княжна Тверская.
В чумном 1364 году у Спаса погребли великую княгиню Александру, жену Ивана II Красного, мать Димитрия Донского.
Вдова Димитрия великая княгиня Евдокия создала новый княгинин некрополь в кремлевском Вознесенском монастыре. Именно Евдокия, в монашестве Евфросиния, – первая видимая женщина Москвы. По существу, она открывает женскую тему в столице. Открывает, что прекрасно, собственной святостью.