— Ты готов? — спросила она таким тоном, словно он, а не она, готовился к прогулке.
— Почти, — удивительно серьёзно промолвил он. Улыбка его исчезла, а в выражении лица теперь присутствовала некая удивительная трепетность. — Прежде, чем пойти куда-либо, я хотел бы извиниться за своё прежнее своеволие! Мне следовало проинформировать тебя о том, что я собирался сделать, и попросить соглашения со своим мнением…
Лидия рассмеялась, явно удивив его этим.
— Я принимаю и присовокупляю к этим извинениям ещё и свои собственные, — она подняла руку, когда он открыл рот, чтобы заговорить. — Я немного переусердствовала. И мне стоит быть честной, мой друг, я долго думала о том, почему это случилось. Я не особо славлюсь чрезмерными эмоциями, но теперь, кажется, я знаю причину.
Роберт смотрел на неё, скользя взглядом по её глазам, по её губам с такой… хм, концентрацией, что Лидия уже больше не могла вспомнить, что только что происходило или что она собиралась сказать.
— И это будет? — спросил он.
— Что будет?
— Причина твоей чрезмерной досады.
— О да! Прости, прости… — Лидия покачала головой. — Я привыкла к тому, что… пусть… Осмелюсь сказать, я привыкла постоянно всё контролировать, планировать всё в одиночку и принимать самостоятельные решения, ведь именно это требовалось от меня в Роузберри, и сие вошло в мои привычки…
— Я, тем не менее, должен был бы…
— Да-да! Мы можем повторять это сотню раз весь наш день! Давай уже оставим эту проблему позади и забудем о ней? — и, затем, сделав глубокий вдох, Лидия затронула тему, что была самым громадным источником её беспокойства после встречи с Робертом Ньютоном, третьим сыном графа Виссета. — Роберт?
— Да.
— Я бы хотела тебе кое-что сказать.
— Ой…
Казалось, все фоновые звуки с улицы вдруг утихли, и Лидия позволила словам выбраться на свободу и высыпать сплошным градом.
— Я решила не выходить замуж за лорда Алдершота. Мы не подходим друг к другу. Я бы без конца безнамеренно помыкала бы им! Меня не заботит то, что нам тогда удалось бы объединить поместья, и я не хочу быть леди Алдершот, я, я… — она перебирала все свои причины, за исключением, разумеется, самой главной. — Я… Я написала ему вчера и попросила о разговоре.
Роберт сглотнул и сделал глубокий вдох.
— Это его ответ?
— Ответ?
— Да, письмо в твоих руках.
Лидия удивлённо покосилась на бумагу, что всё ещё сжимала в руке.
— О, нет… Я так не думаю. Что-то смутно знакомое, но на него не совсем похоже… — она сломала восковую печать.
Лидия замерла на выходе, полностью разрушена страхом и яростью. Роберт в тот же миг оказался рядом с нею, и, хотя в этом не было никакой потребности, Лидия мгновенно прижалась к нему в поиске поддержки — всего лишь на мгновение.
Звук шагов в верхнем зале вывел Лидию из состояния шока, и она выпрямилась, выскальзывая из-под такой безопасной ауры Роберта. Она упала на ближайшее сидение и скорее почувствовала, чем увидела, как Роберт остановился за её стулом. И когда она подняла письмо, чтобы перечитать его, знала, что и он тоже это видел.
"Дура!
Ты проигнорировала моё предупреждение! А ведь просить пришлось достаточно мало, всего лишь четыреста фунтов, и всё же, ты меня нагло отвергла!
У меня не было выбора. Губы мои шевелились, твой секрет был рассказан, и тихие голоса раздались за твоей спиной…
Такая грязная сказка! Прекрасная ночь со своим возлюбленным адвокатом. Прелестная ночь страсти!
Теперь он тоже заплатит. Наблюдай за тем, как рушится его мир, как распадается на куски его карьера! А всё потому, что куда больше ты любишь день!
Но я могу ещё отыскать все эти маленькие голоса в своём сердце. Этот спокойный поток слухов. Сохранить его карьеру. Ведь ещё не всё потеряно пока что. Но у всего есть цена.
Одна тысяча фунтов.
Положи деньги в коробку на имя Томми Гуда. Оставь его под пятой скамьей спереди по правую сторону в церкви Аббатства. И обойдись без уловок.
Я буду наблюдать за тобой. У тебя есть три дня.".
— Нет, — выдохнул Роберт, вставая перед Лидией и наклоняясь к ней, чтобы заглянуть прямо в глаза. — Даже не думай делать этого, Лидия!
— Роберт… Роберт, твоя карьера! Я не могу позволить потерять тебе то, чем ты дорожишь, из-за этой грубой, отвратительной лжи!