— Она сказала, что вам следует приехать в больницу, и там они извлекут ваш презерватив.
— Спасибо огромное. Именно так я и сделаю.
Торжественно вешаю трубку. Ну, по крайней мере, они не стали читать мне лекцию о том, как вытащить презерватив самостоятельно. Было бы интересно посмотреть, как мы с Лиззи этим занимаемся.
Она вопросительно глядит на меня.
— Нам придется поехать туда, Лиз, — говорю я.
Она закрывает лицо руками и начинает рыдать. Какое-то время я безуспешно пытаюсь успокоить ее, похлопывая по спине, затем спрашиваю:
— Лиззи, что с тобой? Ты не хочешь ехать?
Ладно-ладно, это глупый вопрос, но что-то ведь надо предпринимать, а то, что сейчас происходит, совсем не похоже на сборы в больницу.
— Я… Я… А вдруг я кого-нибудь встречу?
Ее плечи вздрагивают при каждом слове.
— Лиз, детка! Что за бред! Во всяком случае, совершенно исключено, что ты подцепишь там нового бойфренда.
Я встаю и хватаю сумку. Лиззи перестает плакать и смотрит на меня удивленными глазами. Я снова сажусь.
— О, прости, но ты знаешь, что кое-кого все-таки можно встретить.
Я прикусываю губу, чтобы сдержать смех, и начинаю внимательно изучать свои ботинки.
— Если только моя мама узнает, она никогда не простит мне.
Я перевожу взгляд на нее:
— Откуда она может узнать? Ради всего святого, она ведь живет в Корнуолле!
— А что, если кто-то увидит или подслушает нас, а потом расскажет все ей?
— Кто именно?
В ответ Лиззи устремляет на меня пристальный и напряженный взгляд. Я вздыхаю. Ох! Когда мы ходили в школу в Корнуолле, там была девочка по имени Тереза, которая живет сейчас здесь, в Бристоле, и работает волонтером в больнице. Она претендует на звание глубоко верующей христианки и хранит дома жуткое количество сувенирных рыбок, но, по правде говоря, принадлежит к числу самых ужасных людей, которых я когда-либо встречала. Когда мы с Лиззи учились в школе, единственной целью Терезы было испортить нам жизнь. Если бы кто-то и взялся рассказать матери Лиззи о нашем маленьком инциденте, то это была бы Благочестивая Тереза. Я представляю, с какой радостью она бы это сделала.
— В больнице можешь назваться моей фамилией. Мои родители вряд ли узнают об этом.
Я не думаю, чтобы они сильно забеспокоились, даже если бы и узнали. Мама, несомненно, пропустила бы все мимо ушей, а если бы такая информация докатилась до моих братьев и сестры, они бы подмигнули мне и сказали: «Молодчина!», проходя мимо по коридору. А отец даже не оторвался бы от газеты.
— Если ты не вернешься сегодня на работу, Алистер предупредит, что тебе пришлось поехать в больницу?
Лиззи и Алистер работают вместе. Вообще-то, он даже является кем-то вроде ее начальника. Она печально кивает.
— Не возражаешь, если по дороге мы заскочим в редакцию? Это по пути. Я должна сказать, где нахожусь. Мы можем пробыть в больнице несколько часов.
— Ты ведь не расскажешь в редакции, зачем едешь в больницу, правда?
— Лиззи, я работаю репортером, и осторожность — моя отличительная черта.
Я помогаю Лиззи выйти из квартиры, осторожно придерживая ее за локоть. Она шагает очень аккуратно и как будто немного прихрамывает. Мы внезапно останавливаемся.
— Ну, давай же, пойдем! — кричу я, подталкивая ее, чтобы она совсем не раскисла. Поворачиваю голову и встречаю ее недовольный взгляд. — В чем дело? — спрашиваю я.
— Я не больная, не пенсионерка и не беременная! Отпусти, пожалуйста, мою руку.
Она что, разозлилась? Отпускаю ее, и мы опять начинаем свое медленное шествие к машине. Мы постоянно оборачиваемся в тщетной надежде на то, что презерватив выпал и теперь лежит на полу. Удача не благоволит нам. Ничего страшного! Я почти наслаждаюсь поездкой в больницу. Я упиваюсь предстоящим спектаклем.
Лиззи ловко добирается до моей машины, но сесть в нее ей довольно тяжело. Есть только два способа войти и выйти из спортивной «миджет»: грациозный и тот, который предпочитаю я. Первым пользуются кинозвезды, когда приезжают на церемонию вручения «Оскара». Чтобы сесть в машину, следует сначала запихнуть свой зад и только затем круговым движением забросить туда ноги. Точно так же при выходе: сначала выбрасываем ноги, затем вытаскиваем зад. Мой же способ — сначала поместить в машину все, кроме задницы, оставив ее мерзнуть на улице. И только после отчаянных попыток запихнуть в авто остальные части тела, можно поместить туда свою пятую точку. Выходя из машины, я просто вываливаюсь на тротуар.
Я называю свой автомобиль Тристаном. Знаю, это совсем не модно — давать имена неодушевленным предметам, и наверняка я ненормальная, но в нем столько индивидуальности и тонкой чувствительности, что, как мне кажется, обезличить мой автомобиль значило бы добавить еще большей таинственности его капризному характеру.