– Только туда, майн герр Генеральный секретарь, – проблеял техник. – Как показывает Первая теорема, рецессия материи по направлению к…
– Пригласите наших специалистов по промыванию мозгов, – приказал Бертольд секретарше. – Пусть начнут с электроэнцефалографов.
– Dass brauchen Sie nicht[44], – робким, дрожащим голосом вмешался техник.
– Он говорит, что согласен сотрудничать, – пояснил Бертольд Рахмаэлю, – нашим психиатрам не придется с ним возиться. Извольте спросить у него! – Он дернул головой в сторону съежившегося служащего ТХЛ, человека в белом халате, отправившего в эмиграцию без преувеличения миллионы наивных человеческих душ. – Спросите у него, действуют ли терминалы в обе стороны.
– Beide[45], – прошептал техник. – В обе стороны.
– Никакой Первой теоремы никогда не существовало! – рявкнул Бертольд.
– Sie haben Recht[46], – согласно кивнул техник.
– Приведите Доскера, – приказал Бертольд усталой секретарше.
Появившийся Доскер немедленно сказал Рахмаэлю:
– Фрея жива, и она там. – Он указал на аппарат «Телпора». – Мы связывались друг с другом с его помощью. Однако… – Он замялся.
– Мэтсон Глэйзер-Холлидей мертв, – сказал Хорст Бертольд. – Но почти половина сотрудников «ОбМАН Инкорпорэйтед» выжила, сейчас эти люди находятся повсеместно на Неоколонизированной территории, и мы начинаем снабжать их на стратегической основе. Вооружением, которое им сразу же понадобится. Вдобавок мы собираемся вскоре высадить в тактических пунктах десантные группы. Думаю, наши коммандос способны на многое.
– Чем я могу помочь? – спросил Рахмаэль. Его захлестнуло бессилие, события развивались своим ходом, без его участия. А он тем временем был занят бессмысленным путешествием в глубоком и абсолютно пустом космосе.
Генеральный секретарь словно прочел по лицу Рахмаэля его мысли.
– Вы насторожили Мэтсона, – подчеркнул он. – После чего он предпринял неудачную попытку военного переворота. А тут еще сообщение от Фреи Холм Доскеру, а затем на «Омфал»; тогда-то мы и поняли, какую реальность скрывал Теодорих Ферри, на которого мы возлагаем вину за длящееся пятнадцать лет заблуждение. Все зиждилось на основополагающей ложной посылке о том, что телепортация возможна лишь в одну сторону… – Он нахмурился. – Впрочем, «Тропа Хоффмана» совершила непоправимую ошибку, не помешав перемещению на планету двух тысяч ваших ветеранов из «ОбМАН Инкорпорэйтед»… Но даже этого было бы недостаточно, – добавил он, обращаясь к Доскеру. – Хотя с нашей тактической поддержкой…
– Этого было недостаточно с самого начала, – заговорил Доскер, – они же сразу убрали Мэтсона. У нас не было ни единого шанса, – продолжал он, словно поясняя ситуацию Рахмаэлю. – Возможно, Мэтсон умер, не успев понять, в чем дело. Однако вы могли бы вернуть Фрею. Хотите попробовать?
– Да, – мгновенно ответил Рахмаэль и добавил, обращаясь к Бертольду: – Вы могли бы экипировать меня? Снабдить защитными экранами, а может, и наступательным оружием? Я отправляюсь туда один.
Как знать, заметят ли его в царящем на планете хаосе? Теперь, когда Китовая Пасть превратилась в поле битвы со множеством участников, нелегал-одиночка вполне способен незаметно проникнуть туда, и, если ему удастся найти девушку, у них будет шанс показаться крупным воюющим хищникам слишком мелкой добычей. В борьбе за власть, из-за чего вышла из строя «ОбМАН Инкорпорэйтед», один из соперников был ликвидирован на старте, и теперь на театре военных действий остались только два колосса – ТХЛ и ее старый, мудрый противник в лице ООН, корни победы которой уходили в глубь прошлого века. Рахмаэль предположил, что ООН успела обогнать оппонента на пятьдесят лет.
Впрочем, у «Тропы Хоффмана лимитед» остается изобретательный гений чуть ослабевшего умом, но все еще коварного старика Зеппа фон Айнема. Причем как знать, ограничится ли творец «Телпора» своим последним изобретением. Интересно, пришло ли это в голову Хорсту Бертольду?
Но неважно, поскольку, если фон Айнем изобрел нечто равное по значению – либо сколько-нибудь ценное, – это выяснится в ближайшее время.
А значит, все, что задумали и разработали за несколько лет доктор Зепп фон Айнем и ТХЛ, в эти минуты вовсю применяется на улицах городов Неоколонизированной территории, где для всех участников конфликта настал сейчас День гнева, когда им назначены испытания подобно диким зверям в поле. И помоги господь слабеющему сопернику, ибо в этом сражении уцелеет только одна сторона, а побежденному не будет дарована даже частица жизни. Только не на этой арене.
Собственно, перед Рахмаэлем, на его взгляд, стояла одна задача. А именно: вызволить Фрею Холм с Китовой Пасти и вернуть в целости и сохранности на Терру.
Восемнадцатилетнее путешествие, одиссея на борту «Омфала», столь успешное изучение древнегреческого, что он уже мог прочесть в оригинале «Вакханок» Еврипида, – все эти детские фантазии увяли под гнетом реальности и борьбы, кипящей не в далеком будущем, а сейчас, на терминалах шести тысяч станций «Телпора» на Китовой Пасти.
– Sein Herz voll Hass geladen[47], – сказал Хорст Бертольд Рахмаэлю. – Вы говорите на идише? Понимаете?
– Немножко говорю, – сознался Рахмаэль, – но это немецкий. «Его сердце отягощено ненавистью». Откуда это?
– Гражданская война в Испании, – ответил Бертольд. – Из песни интернациональных бригад. В основном немцев, в 1930-х покинувших Третий рейх, чтобы сражаться в Испании против Франко. Полагаю, они были коммунистами. Но они сражались с фашизмом в самом начале и были немцами. Так что всегда существовали «хорошие» немцы, и этот парень, Ганс Баймлер, автор песни, ненавидел нацизм и фашизм на всех их стадиях, в любых формах и проявлениях. Мы тоже боролись с нацистами, мы – «хорошие» немцы, verges’ uns nie[48]. Не забывайте нас, – спокойно и тихо повторил Бертольд. – Потому что мы вступили в битву не в 50-х или 60-х, а в самом начале. Первыми, кто дрался насмерть, убивая и погибая от рук нацистов, были…
Немцы.
– На Терре не должны забыть об этом, – говорил Бертольд Рахмаэлю. – И, надеюсь, люди не забудут тех, кто в эту минуту уничтожает доктора Зеппа фон Айнема и его нелюдей-союзников. Скажем, Теодориха Ферри, его босса… кстати, американца. – Он улыбнулся Рахмаэлю. – Но есть и «хорошие» американцы, несмотря на атомную бомбу, сброшенную на японских женщин, детей и стариков.
Рахмаэль молчал, не находя слов.
– Ладно, – заключил Бертольд. – Мы свяжем вас с экспертом по новейшему оружию. Чтобы подобрать вам экипировку. И желаю удачи. Надеюсь, вы вернете мисс Холм. – По его лицу снова скользнула улыбка, и он занялся другими делами.
Мелкий чиновник ООН потянул Рахмаэля за рукав.
– Мне приказано заняться вашей проблемой, – пояснил он. – С этой минуты положитесь на меня. Скажите, мистер бен Аппельбаум, каким типам современного оружия (я не говорю об оружии прошлого месяца и тем более прошлогоднем) вы отдаете предпочтение. И как давно вы проходили неврологический и бактериальный…
– У меня нет ни малейшего военного опыта, – сказал Рахмаэль. – И никаких антиневро– и бактериологических модуляций.
– Тем не менее, мы можем помочь вам, – сказал мелкий чиновник ООН. – Есть определенные типы экипировки, с которыми нужно уметь обращаться. Впрочем… – он сделал пометку на планшетке, – восемьдесят процентов «железа» для вас действительно бесполезны. – Он ободряюще улыбнулся. – Но это не должно нас обескуражить, мистер бен Аппельбаум.
– Не беспокойтесь, – мрачно сказал Рахмаэль. – Значит, меня все-таки телепортируют на Китовую Пасть.
– Да, в течение часа.
– Нетелепортированный человек станет телепортированным, – пробормотал Рахмаэль. – Вместо того чтобы пережить восемнадцать лет на борту «Омфала». Смешно.
– Ваши моральные принципы не осуждают применение нейротропного газа? – осведомился чиновник. – Или вы предпочитаете…
– Все, что угодно, лишь бы вернуть Фрею, – сказал Рахмаэль. – Все, кроме фосфорного оружия и напалма, которыми я отказываюсь пользоваться, равно как и размягчителями костного мозга, – от этого увольте. Но я согласен на свинцовые пули и старомодное стрелковое оружие. Я принимаю его вместе с лазерно-лучевым вооружением. – Он вообразил себе массу оружия, взятых с собой Глэйзер-Холлидеем, этим профессионалом высшей категории.