- Пантелеймоша! - говорит Сережа умоляющим голосом. - Попроси у своего генерала триста рублей. Во как нужно!
Понтя рассеянно оглядывается, потом шепчет:
- Зачем?
- Только не спрашивай, - говорит громко Сережа, - узнаешь потом! Ну попроси у генерала!
- Ты что думаешь! - вмешивается вдруг старик у телевизора. - Раз генерал, значит, миллионер?
- Нет, - объясняет горячо Сережа, - не миллионер, у нас они не водятся, но все же!
Старик качает головой. И тут только до Сережи доходит, что этот старик и есть генерал. У него в самом деле усы. И когда он покачал головой, усами нос погладил - точно так, как Понтя губой шевелил.
- Это вы и есть? - говорит рассеянно Сережа. Он пятится к двери, краснеет. - Тогда извините! - лопочет он.
Старик вскакивает с кресла, глаза его смеются, он забавно, как тараканище, шевелит усами.
- Ну а если, - говорит он, - я триста рублей найду, когда вернешь? Через неделю?
Сережа вспоминает Андрона. «Что-нибудь такое, - говорил он, - аморальное, но не совсем». Вот оно - не совсем аморальное, кивнуть, дать слово, а потом не вернуть.
- Ну через две, - говорит генерал, и Сережа видит Понтино лицо сбоку. Понтя радуется, подмигивает, мол, бери. Но через неделю Сережа не вернет. И даже через две. Может, через полгода.
- Нет, - говорит он, - спасибо. Через две - тоже.
- А мне к тому времени уезжать надо, - объясняет старик, - я ведь, знаешь, хоть и генерал, а пенсионер, - деньги на билет потребуются. На дорогу. Кое на какие покупки.
Сережа разглядывает доброго старика. Нет, он не может его подвести. И себя не может. Никак.
Сережа прощается с генералом и Понтей. Они жмут ему руку. Сережа выходит на улицу. Облегченно вздыхает.
Он улыбается. Ему нужны триста рублей, просто позарез нужны, но как здорово, что он не взял их у генерала. Ведь даже в зеркало сам на себя он не смог бы тогда глядеть.
Сережа едет домой. Бабушки нет. Куда-то ушла.
Он открывает шкаф, где хранится одежда, перебирает плечики с мамиными платьями.
Сердце обрывается.
Вот в этом платье мама приходила в больницу, когда Сереже исполнилось четырнадцать. В этом ходила, когда ждала маленького.
Продать мамины платья? Только не это! Даже лучше украсть.
Сережа припоминает: плосколицая злая буфетчица кладет деньги в ящичек, вделанный в прилавок.
Эти деньги, эта кипа мелькает снова и снова.
«Сколько там? - думает он. - Рублей пятьсот. А то и тысяча!»
Он отталкивает наваждение, перебирает плечики в шкафу, сдергивает с них свое: недорогой костюмчик, купленный еще мамой, демисезонное пальто, рубашки. Это, конечно, негусто, думает он, связывая вещи в узел, но все-таки. Может, рублей сто?
В комиссионном магазине уже висит табличка «Закрыто», но Сережа подныривает под нее, видит накрашенную тетку.
- Неграмотный? - кричит она. - Уже восемь!
- Тетенька, - умоляюще просит Сережа, - примите вещи, мне деньги очень нужны.
- Всем нужны! - успокаивается тетка. - Но приемщица уже ушла, это раз. А главное - от детей мы не принимаем.
- Я не ребенок! - говорит Сережа.
- Паспорт есть? - обрезает его тетка. - Ну видишь, значит, ребенок.
Он выныривает из-под таблички на улицу, бежит домой. Пора! Скоро кончится детектив!
Бабушки все нет. Сережа бросает узел на стол. Кидается к двери. И вдруг останавливается.
Он шагает к шкафу, отыскивает на полке свои перчатки, сует их в карман.
Сердце бьется, словно молот.
Он бежит на студию, спокойный и уверенный. Он знает, что надо сделать. Андрон говорил - не совсем аморальное. Он ошибался. Чтобы размотать этот клубок, нужно время. А времени нет. Значит, надо взять топор и узел разрубить. Выходит, надо сделать совсем аморальное. Украсть.
В студии вспыхивают лампы. Тетя Нина усаживается за столик… Операторы двигают камеры…
Сережа сидит в углу и ничего не видит. Его лихорадит мысль о предстоящем.
Украсть! Решено!
В конце концов буфетчица не пострадает. Ведь это будет кража. Ее не заставят вносить украденные деньги. Потом, когда он заработает эти проклятые триста, он ей вышлет. Так же, как украдет, - без слов. Уедет на окраину, в почтовое отделение, где его никто не знает, и отправит перевод без обратного адреса. Впрочем, адрес можно выдумать. И наконец, если там не триста, а больше, он остальное не возьмет. Оставит.
Операторы снимают наушники, в студии гаснет свет. Сережа прячется в декорационном складе, который рядом со студией и никогда не запирается. Все торопятся домой. Шаги стихают.