Бабушка поглядывает на Сережу поверх очков, смешно опуская нос.
- Что? - говорит она. - Забыл чего? Или примлилось?
- Примлилось, бабушка! - говорит он. - Такое примлилось, и не выговоришь.
Он глядит на нее, разглядывает свою добрую бабушку, не думающую, не ведающую ни о чем, смотрит на мамину маму и думает, что, кроме нее, признаться ему некому.
Некому, да что там говорить… Он глядит на бабушку глазами, полными слез, и произносит:
- Бабушка! Я деньги украл!
Она хихикает, покачивая головой, не отрываясь от шитья, потом испуганно вздергивает очки.
7
Сначала бабушка не верит, и Сереже приходится ей рассказывать все по порядку, шаг за шагом. Каждую мелочь.
Как велела Литература разыскать помазок, майки и хлопчатобумажные штаны. Как он мотался по городу, бегал к генералу и в комиссионку. Как сунул в карман перчатки и шпагой открывал ящик…
Бабушка наконец верит. Закрывает руками уши, кричит:
- Молчи! Молчи!
Сережа молчит.
- Надо вернуть! - говорит бабушка, бросается к шкафу, достает вчерашнюю Сережину зарплату.
- Где она живет, эта буфетчица? Пойду, брякнусь в ноги! Подол стану целовать! Неужели не простит! - Обессиленно опускает руки. Спрашивает сама себя: - А ежели не простит? Под суд? - Она мотает головой. - Нет! Не отдам тебя! Аню отдала, тебя не отдам! Сама виновата, дура жадная, погналась за деньгами - трудно жить, трудно жить. Прожили бы, зато в отдельной квартирке. - Бабушка плачет, качает головой, вспоминает Олега Андреевича, вскакивает, чтобы бежать к нему, к тете Нине за защитой и помощью, но сама себя судит: - Нельзя их сюда впутывать, не по-христиански, сколько они и так для нас сделали.
Глаза у нее то вспыхивают, то туманятся.
- Может, не найдут еще? - спрашивает она у Сережи с надеждой, будто он ответ какой дать может. - Ты ведь в перчатках, как по кино, следов-то не осталось.
Следов не осталось. Он уверен, что и шпагу не найдут за штабелями декораций. Но ведь видела его вахтерша, тетя Дуся эта. Он последний выходил. Можно, конечно, отпереться, но очень неловко соврал ей про лампы. Все знают, что лампы еще днем меняли.
- Не выйдет ничего! - вздыхает Сережа, говорит про вахтершу.
- Бежать! - всплескивает руками бабушка. - Уехать тебе надо. Немедленно! Завтра.
Сережа разглядывает бабушку, как ненормальную: бежать, эк брякнула! Он не Дубровский - по лесам скрываться. Но потом кивает. Не так уж она стара и несообразительна. Варит, да еще как!
- Двадцать девять шестьдесят! - ершится она. - Разве это деньги, чтоб за них мальчонке жизнь ломать! Ничего! Не разорятся! Не такие деньги, чтоб долго искаться, не найдут и успокоятся, замки покрепче навесят.
Говоря это, бабушка то смеется, то плачет.
- В случае чего, все на себя приму, только ты уезжай, слышишь! - плачет она. - Пусть меня садят, если им приспичит, за тридцатку!
Бабушке жалко себя, свою старость за эти несчастные двадцать девять шестьдесят, но еще больше жалко Сережу, бестолкового сироту, она заливается, и, как всегда, на плечах у нее вздрагивают седые косички, словно не старуха, а старая девчонка в чем-то провинилась и горько плачет.
Они не спят всю ночь, обо всем договариваются, как два заговорщика - обо всех мелочах. И Сереже порой кажется, что все это не жизнь, а тот самый детектив, который он пропустил, бегая к Понте и в комиссионку. Что бабушка и он - главные действующие лица, которым и самим неизвестно, что произойдет через сутки, но они полны решимости бороться до конца, не сдаваться и не отступать, что бы ни случилось.
- Значит, так, - повторяет бабушка еще раз, чтоб и самой не забыть, и Сереже напомнить. - Первое дело - Дуся, платок она мне вязала при Ане еще, радио охраняла - я-то ее помню, вот она бы помнила… Это главное, - говорит она. - Потом увольнение, затем вокзал. Давай-ка записывай адрес.
Сережа послушно пишет, бабушка укладывает в рюкзачок вещи, кладет деньги во внутренний карман курточки, пришпиливает его булавкой, наставляет Сереже, чтоб берегся жуликов - он невесело ухмыляется.
- Чего мне бояться, я сам жулик!
Бабушка опять плачет, в который уж раз за эту длинную ночь. Сережа угрюмо молчит: и страх и волнение как бы выболели в нем.
Утро вползает серое, пасмурное.
Сережа и бабушка завтракают быстро, сосредоточенно. Он пишет заявление. Кладет его в карман. Все решено, приготовлено, теперь надо действовать. Но они тянут. Минутная стрелка ползет медленно, лениво. Порой кажется, она стоит.