– Тебе чего? – настороженно спрашивает запыхавшаяся Галя.
Он переступает с ноги на ногу, мнется, не знает, как начать, как вообще надо спросить про то, что нужно.
– Галь! – заикаясь, говорит Сережа и повторяет: – Галь! – Наконец бухает: – А у меня мама жениться хочет.
– Замуж выйти, а не жениться, – поправляет его Васька. И переспрашивает: – Хочет?
Васька смотрит на него внимательно, приблизив к Сережиному лицу свое лицо.
– Не знаю, что делать, – вздыхает Сережа.
– Он нехороший? – спрашивает Галя. – Пьяница?
– Нет, – растерянно отвечает Сережа. – Не пьяница. – Потом, разозлясь, объясняет: – На фиг он мне нужен: у меня отец есть.
Васька задумывается, отворачивается к дождю. Говорит неуверенно:
– Но ведь замуж не ты выходишь… Мама…
– А зачем ей замуж? – удивляется Сережа. Никак он не может этого в толк взять: действительно, зачем? Разве плохо жили они до сих пор? Разве скучно им было друг с другом? Ну разве же это неясно – придет третий, лишний, и никогда уж не будет Сереже так хорошо с мамой и маме с ним, потому что Никодим будет мешать. Что ему, про отметки рассказывать прикажете? Про авиамодельный кружок? Про то, что Сережа хочет на отца походить и будет, как он, летчиком?
– Ты странный человек, – говорит Галя, строго глядя на Сережу. – Зачем маме замуж? Для счастья. Разве не ясно? Ведь человек рожден для счастья, как птица для полета, слыхал? Она еще не старая. У нее еще должен быть муж. Защита и опора.
– Рассуждаешь, как старуха, – недовольно бурчит Сережа, но что-то словно успокаивает его. – Защита и опора, – хмыкает он. – А я?
Галя улыбается.
– Ты, конечно, защита, – говорит она, – но не опора. Пока что, конечно. Вырастешь, будешь и опорой.
– Высоковольтной? – смеется Сережа.
На душе полегчало, будто и в самом деле Галя – старая старуха, которая все объясняет и успокаивает. Подъезд, куда они забежали, недалеко от Сережиного дома. От Васькиного еще ближе. Но он вдруг предлагает:
– Идем в кино!
В конце квартала – «Колизей». Сквозь дождевую дымку горят огни не вовремя сверкающей рекламы.
Васька кивает, и они мчатся. Бежать с Васькой приятно, Сережа сдерживает себя, чтобы не обгонять ее, чтобы она бежала чуток впереди, самую малость. Лужи хлопают под ботинками, расплескивая в стороны брызги. У Сережи есть рубль – им хватает на билеты и на кофе. И даже на два песочника. Он прихлебывает невкусный, но горячий кофе и снова вспоминает последние Васькины слова. И чем больше думает над их смыслом, тем ему хуже. Действительно. Замуж хочет мама, а решает он. Как глупо.
– И потом, – вдруг говорит Васька, – отца не вернешь, ведь правда? Что же делать?
Гаснет свет, на экране мельтешат кадры.
Сережа смотрит кино, но в голове его совсем другое.
Как все запутано, в самом деле… Как все горько.
Мама часто говорит: «В жизни все бывает не так, как в кино. Я сама убедилась». Когда говорят другие, этих слов не слышно. Пропускаешь мимо ушей. Но когда касается самого…
Сережа смотрит на Ваську, на грустную ее косичку, и она, не поворачиваясь, стукает его по руке:
– Смотри на экран.
– Смотрю, – покорно отвечает Сережа.
10
Дождь прошел.
Сережа стоит перед высоким серым зданием. Вверху, под крышей, блестят шагающие серебряные буквы: «Почта – телеграф». И часы в полстены.
Все в городе знают, где почтамт, но очень немногим известно, что здесь без всяких вывесок – и вход со двора – на верхнем этаже находится радиостудия – важный объект. Государственный. И его охраняют.
Сережа гордится: мама его как бы на важном заводе работает. Туда только по пропускам вход. Поэтому Сережа к вахтеру подходит, просит:
– Позовите, пожалуйста, Воробьеву.
– Анну Петровну? – спрашивает женщина с пистолетом. Сережа ей улыбается. Это тетя Дуся. Она на вахте, чтобы не скучно, любит вязать.
Сережа ждет маму, прогуливается вдоль здания и вдруг замечает, что возле лужи на корточках сидит тети Нинин Котька.
Сережа к нему подходит, говорит:
– Здорово, Котька.
– Сергуне наш привет, – отвечает важно Котька. Ничуть не удивляется его появлению.
– Сергуня, – спрашивает он без перехода, морща маленький, кнопочкой, нос, будто только и ждал, когда Сережа придет, – а тебе страшно?
– Чего страшно? – не понимает Сережа.
– Посмотри в лужу, – говорит Котька. – Видишь, какая глубина. Видишь, вон то большое дерево в этой луже умещается.
Сережа смотрит в лужу. Вот какой глазастый этот маленький Котька. Действительно, если вглядеться в лужу – глубина страшенная. И дерево в ней, и кусочек почтамта, и даже тучи. Сережа закрывает глаза. Открывает их снова.
– Нет, не страшно! – отвечает Котьке.
– Это сейчас не страшно, – говорит Котька, – потому что ты большой. А когда ты маленький был, тебе тоже было страшно.
Сережа берет Котьку за лямку коротких его штанов, поворачивает к себе. Котька доверчиво обнимает Сережу за шею, щекочет его за ухом. Сереже не хочется его огорчать.
– Страшно! – говорит он. – Еще как страшно. Мне и сейчас страшно бывает.
– А чего ты боишься? – спрашивает Котька, но ответить не дает. Лоб его сморщен. Он все время что-то соображает. – Я, например, боюсь тигров, леопардов и змей. Змеи шипят. Но я их не видел. Только в кино.
– А леопардов и тигров? – смеется Сережа.
– Тоже в кино, – ничуть не смущается Котька.
В Котьке накопилось много мыслей, ему их надо обсудить, и он без передыху говорит Сереже:
– Хочешь, научу, как надо сорок ловить? Берешь бумажку от шоколадной медальки, привязываешь к ней длинную нитку, бросаешь медальку под дерево, где сорока сидит, и начинаешь к себе тянуть. Сорока бумажку увидит, подлетит, а ты веревочку к себе тяни. Она подойдет, ты снова – к себе. Вот сорока за блестинкой совсем близко подойдет, тут ты и ловишь.