Я сказала детям о том, что, по словам Чарльза, вскрытие проведено утром в среду. Я также сообщила им, что операция по подъему яхты после неудачной попытки завершена в четверг. Не понимая истинного значения этих событий, они воспринимают информацию с любопытством, но без всякой тревоги.
Я обсуждаю с ними детали похорон, которые собираюсь организовать в начале следующей недели.
Например, какие следует выбрать псалмы из числа тех, что понравились бы Гарри. Дважды я предлагаю Джошу не ходить на похороны, но в ответ он бросает на меня осуждающие взгляды, как бы обвиняя в каких-то нечестных намерениях.
Мы обсуждаем и вопрос о самоубийстве. Вернее, я говорю, а дети слушают. Объясняю, что иногда под давлением тяжелых проблем люди заболевают телесно и душевно, их мозг начинает работать неправильно, хотя зачастую ни сами они, ни их окружение этого не замечают. Я пытаюсь объяснить детям, что несмотря на любовь, которую папа испытывал ко всем нам, он не смог справиться со всем этим. Он не хотел уходить из жизни, но, видимо, в какой-то момент пришел к выводу, что не может поступить иначе. Я уже собираюсь было рассказать о страховке Гарри и о том, что в случае подтверждения факта самоубийства мы ее не получим, но удерживаюсь от этого шага.
С трудом я объясняю им, что отношение к самоубийствам в обществе разное. Люди, не понимающие того, что некоторые очень тяжело переживают трудные ситуации, осуждают самоубийц. Они говорят, что у тех не хватило силы духа справиться со своими проблемами. Они даже обвиняют самоубийц в покушении на свою жизнь. Я говорю о том, что семьи самоубийц обычно тяжело переносят такую смерть, поскольку считают, что не смогли предотвратить ее, хотя предугадать такой поступок очень трудно. Например, никто из нас и не предполагал, что папа может таким образом свести счеты с жизнью.
Я знала, что это будет трудный разговор, и дети, действительно, взволнованы им, хотя и по-разному. Кэти выглядит сердитой, как будто предпочитала бы вообще об этом не слышать. Джош заметно подавлен соприкосновением со сложным миром взрослых. Но я считаю, что затеяла этот разговор правильно – до того, как детям придется столкнуться по этому поводу с другими людьми, они должны знать, что некоторые представители общества могут неверно понимать свалившуюся на нас трагедию.
В пятницу устанавливается удивительно теплая погода. Над пшеничными полями висит жаркое марево. На небе ни облачка. Вдали виднеется гладкое, без единой морщинки, зеркало реки.
Я думаю о Морланде. Где он сейчас? Вернулся ли уже в свой дом и ждет там жену? Или она приехала вместе с ним из Лондона? Интересно, в жизни она такая же красивая, как и на фотографии? Как она относится к Ричарду?
Мы решаем ужинать на террасе. В тот момент, когда мы заканчиваем накрывать на стол и дети добродушно спорят, кому идти за последней порцией посуды, у входной двери звонит звонок.
– Прошу извинить за беспокойство, миссис Ричмонд, – говорит стоящий на крыльце Доусон, – но я просто проезжал мимо. Можно задать вам несколько вопросов?
Ему явно жарко. Кожа на лбу блестит от пота, волосы у висков влажные. Тяжело опустившись на стул на кухне, он пальцами оттягивает воротничок рубашки и крутит шеей. Я ставлю перед ним стакан воды со льдом и предлагаю снять пиджак.
Доусон встречает мое предложение с неожиданным неодобрением, как будто я толкаю его на нарушение неких строгих правил. Он отрицательно мотает головой, затем сцепляет пальцы и ставит локти на стол.
– Миссис Ричмонд, – произносит он монотонным голосом, – не могли бы вы сказать мне следующее. Ваш муж был аккуратным человеком? Он был организованным человеком?
Вопрос для меня несколько неожиданный.
– Да… В делах. В делах он и не мог быть неорганизованным. В жизни же… – Я пожимаю плечами. – В жизни он не был очень организован. Впрочем, как когда.
– Он оставил завещание?
– Да.
– Его жизнь была застрахована?
– Да.
Доусон медленно отпивает воду из стакана и возвращается взглядом ко мне.
– Он не оставил какой-нибудь записки, миссис Ричмонд? – спрашивает он тихим голосом. – Ведь если бы такая записка существовала, вы бы сказали мне о ней, не так ли?
– Никакой записки не было.
– Не было, – соглашается Доусон, причем, с таким видом, будто об этом не стоило и спрашивать. – Но мистер Ричмонд был весьма основательным в делах?