– Сколько есть времени до того, как аудиторы…
– Не больше двух недель, – говорит Тим немного успокаиваясь.
Как только он уходит, я забиваюсь на кухню и варю себе крепчайший кофе. Сев у стойки, стараюсь не паниковать. Я давно уже пришла к выводу о том, что для достижения хоть какого-то результата не следует позволять себе поддаваться давлению обстоятельств.
Эти тяжелые взгляды Шварца, эти грозные намеки, которые он настойчиво делал мне… Я должна спокойно разобраться в них, разложить все по полочкам.
Итак. Шварц считает, что Гарри не только имел отношение к фирме «Маунтбэй», но и осуществлял с ней какие-то темные дела. Он считает, что Гарри перебросил деньги на счет «Маунтбэй», исходя из личной выгоды. Само по себе такое подозрение путает меня. Но я должна спокойно определить, что это для меня означает.
Итак, что же главное? Главное то, что независимо от причин возникновения нынешней ситуации придание ей огласки грозит мне самыми серьезными последствиями. Любое расследование неизбежно будет связано с именем Гарри и отрицательно подействует на его имидж. В лучшем случае ему припишут некомпетентность и небрежность, а в худшем – обвинят в нечестности. А ореол нечестности вокруг моего мужа, пусть даже незаслуженный, до основания разрушит все, что я с таким трудом создала для будущего своих детей. Потеря отца для них, конечно, трагедия. Но бесчестье отца будет двойной трагедией, с которой им тяжело будет жить в дальнейшем.
А эти деньги, принадлежавшие благотворительному обществу! Деньги, предназначенные для страдающих существ – сирот!
Боже, Гарри! Что же ты наделал!
Кофе оживляет меня. В голове роятся безумные идеи: собрать друзей Гарри на его защиту. Как? Поговорить с аудиторами и объяснить им. Что?
Я снова в растерянности. И снова и снова задаю себе вопрос: осознавал ли Гарри, к чему он идет? Была ли ситуация с благотворительными деньгами той последней каплей, которая толкнула его за черту?
Вспоминаю последний уик-энд перед его смертью. Я тогда нашла его в три часа утра в гостиной. Он лежал в полутьме на диване. Свет, пробивающийся из холла, поблескивал на стакане с виски, который Гарри держал на груди. Когда я вошла, муж открыл глаза. Я думаю, он ждал меня. Губы его сложились в сардоническую ухмылку, которая, видимо, выражала все его недовольство мной, накопившееся к тому времени. Но я увидела в ней и знак отчаяния. И если уж изводить себя до конца, то следует признать, что в ухмылке Гарри была и мольба о помощи.
Тогда я оставила это без особого внимания, поскольку была слишком поглощена переживаниями по поводу его предательства. Даже через столько месяцев эти переживания занимали меня целиком. Я не хотела прорываться во внутренний мир Гарри, не хотела вызывать его на откровенный разговор, не пыталась получить какие-то объяснения. К тому времени мы превратились в чужих людей, запутавшихся во взаимных обидах и обвинениях. Наше общение сводилось лишь к штампованным сценам. И тогда мы разыграли одну из них.
– Все проверяешь? – спросил Гарри. Голос у него был хриплый, то ли от спиртного, то ли от усталости. А, может, от того и другого вместе.
Несколько секунд я молчала, потом, как это уже не раз было, попыталась увезти разговор в сторону.
– Я подумала, может, нам завтра сходить куда-нибудь пообедать?
Но он легко не сдавался.
– А ты думала, я где? А? – спросил он с возрастающей угрозой.
Я не стала отвечать.
Гарри слегка повернул голову и повторил:
– Ну? Ты думала, где я?
Я устало опустилась в кресло.
– Боже, какая верная жена, – презрительно прошипел он сквозь зубы.
– Я просто не могла уснуть.
– Конечно, не сможешь, если все время держишь один глаз открытым. – Гарри хохотнул.
Его замечание попало в цель. И он знал это. Я действительно не могла удержаться от того, чтобы не следить за ним. И делала это постоянно. Если он исчезал в необычное время, не могла успокоиться до тех пор, пока не узнавала, где он и что делает. Когда он находился дома, я должна была знать, где именно. Думаю, у меня это уже стало превращаться в навязчивую идею.
– Пообедать? – пробормотал он. – А это позволяется?
– Думаю, Кэти и Джош очень бы обрадовались, – проговорила я как можно бодрее, стараясь, чтобы нить разговора не оборвалась.