Он стоит на другом конце крыльца с какими-то людьми. Руки на груди скрещены. Четкие черты лица выражают сосредоточенность. Джек быстро и возбужденно говорит, бурно жестикулируя.
Пришел его час.
Вхождение в политику для него закономерно. Броская внешность, ореол успеха в бизнесе, убедительная и приятная манера говорить – просто идеальный кандидат. Да еще поддержка Бэрроу. Джек обязательно своего добьется.
– Вы ведь уже знали об этом? – нерешительно спрашивает Бэрроу. По выражению его лица я понимаю, что кто-то, может быть, сам Джек, должен был поставить меня в известность.
Я стараюсь смягчить ситуацию.
– Пока до меня что-нибудь дойдет… – Всем своим видом хочу показать, что мне все равно, говорили мне об этом или нет. И на самом деле это так. Политическая карьера Гарри была для меня важна лишь постольку, поскольку она была важна для него. Теперь его нет и кандидатура на место в парламенте меня не волнует. Все, что я чувствую, это облегчение: мне больше не нужно соответствовать стандартам супруги политика. Похоже, те дни, когда я добросовестно зубрила историю родного края, издания по социологии и носила соответствующую положению мужа одежду, остались в далеком прошлом.
Бэрроу, видимо, считает, что мое безразличие – это своего рода одобрение кандидатуры Джека. По крайней мере, выглядит довольным. Но если он думает, что мое мнение имеет хоть какое-нибудь значение, то ошибается.
Видя, что еще немало людей ждут очереди побеседовать со мной, Бэрроу отодвигается, уступая место молодому человеку, которого я сразу узнаю, но не могу вспомнить, откуда он. Озадаченное выражение лица, наверное, выдает меня, так как молодой человек поспешно представляется Тимом Шварцем. Теперь я вспоминаю. Он – директор благотворительного фонда помощи румынским сиротам, которому была перечислена прибыль от организованного Гарри концерта. Я видела его однажды на благотворительном приеме, а затем – уже в толпе на самом концерте. С виду он очень серьезный и достаточно жесткий человек с маленькими внимательными круглыми глазами, словно у зверька. На лице гримаса постоянного раздражения. Мне кажется, он очень способный. Я извиняюсь перед ним за провал в памяти.
Шварц изображает понимание и останавливает на мне свой странный взгляд.
– Миссис Ричмонд, мне весьма неудобно вас беспокоить, но получили ли вы мое письмо?
– Понимаете, я только что вернулась из Америки. У меня пока ни до чего не дошли руки. Я скоро займусь почтой. На следующей неделе.
По его глазам видно, что он уже обдумывает следующий вопрос.
– Вы знаете, в воскресенье я буду недалеко от вашего дома. Может быть, вы позволите мне зайти к вам на полчаса?
Я рассеянно улыбаюсь, соображая, как бы от него избавиться. Мы прилетели из Америки всего два дня назад, и выходные кажутся мне желанным раем. Можно будет хоть немного передохнуть.
– Боюсь, что в воскресенье это невозможно, – говорю я.
– Всего полчаса, – повторяет Шварц, изобразив неубедительную улыбку, тут же исчезнувшую, и с нетерпением добавляет: – Это срочное дело. Связано со счетами фонда. Мы не можем продолжать дела, пока с ними не все улажено… – Он запинается, как будто ему трудно объяснить, а мне – понять все это.
– Если это касается концерта, то не уверена, что смогу помочь вам, поскольку я почти не занималась его организацией.
– Вероятно, вы правы, но я уже несколько раз пытался поговорить с советниками вашего супруга и… – Он разводит руками, показывая бесполезность этой затеи. – Послушайте, может быть, в понедельник будет удобнее?
– С какими советниками мужа вы говорили?
– С юрисконсультом Леонардом Брейтуэйтом и бухгалтером по фамилии Гиллеспи.
– И они не смогли быть вам полезными?
– Сказали, что не могут.
– Ну что же, тогда…
– Понимаете, вы – единственная, кто может помочь.
Этот аргумент для моей уставшей головы оказывается слишком сильным.
– Ну что, значит, в понедельник? – повторяет он.
– Понедельник? – растягивая слово переспрашиваю я. – Не уверена. У меня так много дел…
– Я был бы весьма вам признателен. Это действительно очень важно.
Я чувствую, что мне не удастся от него отделаться.
– Хорошо, – усталым голосом говорю я и понимаю, что мы договорились о встрече и что мне придется уделить ему время.
Мы уславливаемся на полдень.
Сразу после того, как Тим Шварц отходит, я жалею о том, что не договорилась на другой день. Понедельник и так будет слишком загруженным: надо разобрать почту, да и других проблем полно.
Сначала никто не замечает, что я осталась одна. Я откидываю голову, чтобы расслабить плечи и шею, и думаю о том, как вечером опять окажусь дома, где не будет ни Энн, ни остальных и мне не придется пересиливать себя. Странно, но в Калифорнии я ужасно боялась возвращения домой. Мне казалось, что это напомнит о смерти Гарри и я стану снова и снова ее переживать. Но когда мы вернулись и я вошла в дом, то поняла, что все будет в порядке. Ожидание было намного тяжелее самого возвращения.