Эш налила воды Расти и смыла грязь и мусор со своих рук. Хотя ей до смерти этого не хотелось, совесть подсказывала ей, что следует сказать ему, что ужин готов. Как бы ей ни хотелось, чтобы он находился где-то в другом месте, он все еще гость в ее доме.
Быстро взглянула на часы. Уже одиннадцатый час. Летом так поздно темнеет. Возможно, он решил не дожидаться ужина. Возможно, уже лег спать, с надеждой подумала она. Распрямив плечи, она отправилась проверить.
Разумеется, он не спал. Из-под двери кабинета пробивался свет. Он слушал музыку. Подойдя поближе, Эш расслышала соло скрипки и какого-то духового инструмента, мечтательно переговаривающихся друг с другом. Она узнала мелодию и удивилась. Одна из ее самых любимых вещей, концерт для кларнета восемнадцатого века, от которого дух захватывало.
Внезапно ее переполнила необъяснимая ярость. Как он смеет? Нет, как он смеет? Он въехал в ее дом, нарушил ее обычный распорядок, а теперь пользуется ее музыкальным центром, будто желанный гость в доме!
С грохотом распахнув дверь, Эш влетела в комнату. Увидев открывшуюся картину, она застыла на месте.
Джейк Дейр вытянулся в одном из кресел восемнадцатого века, подаренных им дедом к свадьбе. Они давно хранились в семье, и дед их обожал. С точки зрения Эш, это был, пожалуй, его единственный сентиментальный жест. В то время он растрогал ее до слез. Позже, разумеется, она сообразила, что он определял лишь степень решимости ее деда сделать этот брак удачным.
Питер утверждал, что кресла неудобные. Он настоял, чтобы их поставили в его кабинете. Но он никогда в них не садился, разве что в присутствии деда.
Эш же всегда нравилось сворачиваться в них калачиком, даже еще ребенком. Она забивалась в парчевый угол с любимой книжкой, чувствуя себя в безопасности. Пока она там сидела, ей казалось, что никто не может причинить ей боль. Иногда, когда Питер уезжал, она решалась пробраться в кабинет и снова забивалась в любимое кресло, стараясь припомнить, как хорошо ей было там в детстве.
Один или два раза ее заставал там Питер, неожиданно вернувшийся из Лондона. Он ужасно злился. К концу их брака это стало лишь одной из многих вещей, которые его бесили. Он никогда ничего не говорил, но Эш все равно знала. В конце концов, она вообще перестала заходить в кабинет.
Теперь, увидев, как чужой человек сделал то, что ей самой запрещали делать, Эш показалось, что ее ударили прямиком в сердце. Она приложила руку к груди. На одно ужасное мгновение ей показалось, что она не может дышать.
Потом он лениво повернул голову, и она перевела дыхание.
Разумеется, он не забрался в кресло с ногами. Они были чересчур длинны для этого. Он их вытянул и положил еще на один предмет их фамильной гордости.
— Бабушка сама вышивала подушку на этой скамейке, — сказала Эш ледяным тоном.
Любой мало-мальски воспитанный человек немедленно бы убрал ноги, подумала она. Джейк же лишь усмехнулся.
— И у нее это здорово получилось. Очень удобная подставка для ног.
Эш с ненавистью посмотрела на него. Тон стал просто арктически ледяным:
— Уверена, она была бы польщена.
Джейк громко расхохотался. Но со стуком опустил ноги на пол.
— Благодарю вас, — насмешливо произнесла она.
— Вы тут распоряжаетесь, — лениво сказал он.
Это настолько не соответствовало действительности, что Эш могла лишь сжать зубы, чтобы сдержаться и не швырнуть в него чем-нибудь. Джейк потянулся, наблюдая за ней из-под опущенных век.
— Вам не нравится, что я здесь сижу?
— Нет, нет… — начала Эш. Вежливое отношение к чужому человеку стало рефлексом благодаря ее воспитанию. Но Джейк Дейр стремительно становился все менее чужим. И уж точно, он не сделал ничего, чтобы заслужить вежливое отношение. — Да, — решительно заявила она, подняв подбородок.
Он удивился.
— В самом деле? — Оглянулся вокруг. — Это что, ваше убежище? — Казалось, он сам себе не верит.
Почему-то она еще больше разозлилась.
— А почему бы и нет? — спросила она с несвойственной ей воинственностью. — У вас есть какая-нибудь причина не желать этого?
Он скорчил гримасу.
— Да так, нет никакой причины.
Эш поспешно сделала шаг вперед.
— Вы ничего без причины не говорите. С той поры как вы навязались на мою голову, я кое в чем начала разбираться.
Он поднял одну бровь. В лице мелькнуло недовольство, даже раздражение. Потом пожал плечами.
— Ладно. Если вы действительно хотите знать.
— Хочу.
— Раз уж вы спросили, то эта комната ни на чье убежище не похожа. По-моему, мне не приходилось бывать в такой безликой комнате с той поры, как я останавливался в гостинице «Холидей», — бесстрастно объяснил он. — Даже книги выглядят так, будто их покупали метрами. Эш уже едва владела собой.