– Гм!
– Теперь-то вы все понимаете? Любопытно, правда? Но это сложно… Со старыми добрыми вдовушками проще. Им всего лишь требуется что-то для души.
– И что вы о них думаете?
– Летом мне как-то легче, чем зимой. Я всегда обращаю внимание на плечи. Сочные и гладкие – они словно тяготеют к земле, поражая своей цельностью. Морщинистые плечи чересчур безжизненны для моего искусства, а вот слегка углубленные, с впадиной – это подходит. Кроме того, я не устаю повторять: самое идеальное то, что напоминает по фактуре буженину.
– Все это слишком… технологично. Как-никак речь идет о людях.
– О людях, верно. Скорее о женщинах. Их я понимаю лучше всякой женщины. Средний возраст. Именно этот возраст, этот неблагодарный возраст внушает страх любой женщине. Мне кажется, госпожа доктор, вы тоже его страшитесь, хотя никогда в этом не признаетесь. Именно в этом возрасте женщины сходят с ума по нежному голосу продавщиц парфюмерных товаров, они непрестанно улыбаются, поражая своей всеобъемлющей молодостью, причем безжалостное освещение в магазинах не нарушает их душевного равновесия; впрочем, магазины не скупятся на рекламу, заставляя женщину, ту, что достигла нижней границы среднего возраста, выдавить: «Да, я хочу это». И вот уже она выходит из магазина с пакетом, с лакированным блестящим пакетом на цветном ремешке через плечо, в который сложены дорогие коробочки самых разных размеров и форм, глянцевые буклеты и проспекты. Едва оказавшись по ту сторону двери, она понимает, что внушенное ей выветрится на следующее же утро, а именно: надежда на то, что мягко рисующий объектив благостно обнимет лицо, что сладостный блеск разольется по дряблой коже, что засияет внутренний свет, еще раз оживив поблекшую уставшую маску. Я погрузился в чтение проспектов, в изучение прилагаемых к товару инструкций по применению и вполне освоил соответствующую терминологию – я профессионал. Я не говорю: «вы привлекательны» или подобные пошлости. Я говорю: весь ваш облик излучает безмятежную свежесть. У вас нежнейший цвет лица, гладкая кожа. Женщина пристально смотрит на меня, сначала недоверчиво, затем польщенная. Да, размышляет она, так и есть. А он это заметил, он – первый мужчина, который это заметил.
– Вас пугает возраст?
– Меня? Нет. В общем, да… Но в сущности, я никогда не был по-настоящему молодым.
– Расскажите о себе. Каким был ваш отец?
– Вы не шутите? Мой отец? Именно он? Какое он имел ко мне отношение?
– Ну ладно. Что вы ощущаете, когда думаете о женщинах?
– Женщины, женщины, о Боже праведный. Что можно сказать о том мгновении, когда пересохший язык приклеивается к гортани, когда больно от ощущения безысходности, что оказался в тупике, когда приходится долго принюхиваться, прежде чем дотронешься. Пахнет морскими водорослями, смолой и раздавленными бутонами, рыбой, гнилью, какой-то порчей… У меня кружится голова при мысли о том, что я мог бы дотянуться рукой, дотронуться пальцами, в бессильной злобе наблюдая за тем, как она крутит своим тазом, с каким нетерпением ощупывает себя, потому что я будто парализованный. Я пристально слежу за тем, как моя рука погружается в кожу, как шевелятся пальцы, как поблескивает ладонь, – это одновременно бессилие и влечение. Я чувствую, как мои мягкие руки медленно сжимают ее горло; мучительное сочетание аромата и тяжести. Руки так и тянутся навстречу этому жуткому чуду, я вижу все эти расточительно бессмысленные почки, розовые кромки и влажные завитки куска мяса; я обнюхиваю его, причем проделывал это задолго до того, как прикоснулся к нему; оно приближается к моему лицу, колышется, а внешняя оболочка поражает своей объемностью; я раскрываю рот, и в мое изумление вторгается отчаяние оттого, что мне постоянно все мало, как слепой и глухой я снова и снова стараюсь попробовать и отведать все… вот уж действительно обезумевший лемур маки…
– Гм! Вы что?! Я имею в виду с вами все в порядке?
– Вы разве не видите? У меня на глаза слезы навернулись.
– Как-то незаметно.
– Да вот здесь…
– Не поворачивайтесь, пожалуйста. Продолжим разговор. – Мы?
– Вы когда-нибудь были влюблены? Испытали большую любовь?
– Наверное, это вас очень интересует. Вы ведь женщина. Такая же, как и все другие.
– Вы когда-нибудь были влюблены?