– Четырнадцатое июля тысяча девятьсот шестидесятого. Это был четверг.
– Серьезно? – Мне становится интересно. – А откуда вы знаете?
– Мать мне сказала. Что это был худший день в ее жизни, и поэтому она теперь ненавидит четверги.
Поверить не могу, что мы куда-то двигаемся. Сейчас нужно действовать очень осторожно, чтобы черепаха снова не спряталась в свой панцирь.
– Я люблю четверги. – «Это очень доброжелательный ответ, пожалуйста, только не захлопывайся. Пожалуйста, откройся мне». – И где вы родились, Ричард?
– В Куинсе.
– Ага, значит, здесь, в Нью-Йорке. Братья? Сестры?
– Нет. – Мы вернулись к односложным ответам.
– История семьи…
– Нет.
– Это не вопрос. Просто мы подошли к секции, касающейся истории вашей семьи, вашего происхо…
– Нет. Я не буду отвечать на вопросы о своей семье, – снова обрывает он.
– Хорошо, я прекрасно понимаю, что вам некомфортно отвечать, но, видите ли, это необходимо для вашего лечения, и…
– Нет. Я сказал – нет. И больше я ничего не буду говорить. – Все кончено. Черепаха забралась обратно в панцирь.
– Понятно. Вы не хотите сейчас этим заниматься. Мы можем вернуться к этому в другой…
Он перебивает меня до того, как я успеваю закончить предложение.
– У нас все? Хочу уйти. – Еще толком не договорив, он уже встает, открывает дверь и исчезает в коридоре.
Я остаюсь на месте и оцепенело пялюсь на книжные полки, а не на стол, потому что Ричард сбежал так стремительно, что по пути задел мое кресло и развернул его в другую сторону. Что это было? Что случилось? Что я такого сказала? Как потеряла его?
Мы с Лукасом собираемся встретиться и пропустить по бокальчику. Вместе мы не живем, но проводим друг у друга столько времени, что я иногда надеваю его одежду, вместо того чтобы постирать собственную. Быть с Лукасом – это все равно что быть с двумя разными людьми, и с одним из них я не могу появляться на публике. Подсохшие ранки у меня на голове чешутся и слегка побаливают, но я все равно иду к нему. И все еще терплю такое обращение.
В девяноста процентах случаев мы ходим в один и тот же бар и видимся там с одними и теми же людьми. Некоторые из них – приятели; другие – просто завсегдатаи заведения, которые постепенно превратились в почти приятелей. Иногда в бар заходит Дэвид, тот парень с моей работы. Но сегодня мы с Лукасом намереваемся отправиться в другое место – он сказал, что устал и у него нет сил на вечеринку.
«Другим местом» оказывается «Флатирон лаунж» на Девятнадцатой улице. Коктейли там действительно интересные и дорогие, а еще там темно, и неудобные сиденья, а официантки такие сексуальные, что я чувствую неуверенность в себе. Но Лукас невероятно хорош в мерцании свечей, и я стараюсь успокоить себя и не думать о том, что он привел меня сюда, чтобы сообщить о нашем разрыве.
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, милая. – Голос Лукаса звучит так, что я представляю себе рев дизельного двигателя, покрытого слоем растаявшего сливочного масла. Да, у меня богатое воображение.
– Спасибо, мой дорогой. Я кристально трезва уже невероятное количество часов, видимо, этим все и объясняется. – Мне трудно сохранять серьезность, когда я нервничаю. И хотя Лукас – только мой проект, в мои планы не входит, чтобы он порвал со мной, так же как и окончание отношений сейчас. Так что я надеюсь, что эта торжественная обстановка означает что-то другое. И эти мысли неизбежно напоминают мне, почему я на самом деле с Лукасом и почему я продолжаю со всем мириться.
– Сегодня у меня просто не хватит энергии на то, чтобы общаться со всеми этими ребятами, понимаешь? Каждый вечер ходить в «Никс-бар» – это очень утомительно. – В действительности он выглядит полным сил, и у него вполне цветущий вид.
– Да, понимаю.
Я, конечно, вру. По правде говоря, мне очень хочется сидеть сейчас в «Никс-баре», потому что меня там все знают. Знают достаточно хорошо, чтобы считать привлекательной, сказочно обаятельной и все такое. И никто не догадывается, какое барахло и я сама, и моя жизнь. Именно в таком окружении мне нравится находиться. Когда все верят в то, что это не представление, а все по-настоящему, когда умные люди смотрят на нас с Лукасом и видят перед собой чудесную сплоченную пару, рациональных, нормальных, здоровых взрослых. Тогда я и сама в это верю. Мне очень нужно в это верить. В то шоу, что мы разыгрываем, в обман, в полное дерьмо, где мы на самом деле болтаемся, – мне необходимо, чтобы все вокруг принимали это за чистую монету. Необходимо убедить других, что со мной все в порядке. Может быть, в этом случае я тоже начну так думать. Вот почему я это терплю.