— Ей нравилось мое пение.
Я глажу ее по затылку, перебирая мягкие волосы. Грудь болит, когда я слышу, как она плачет; вижу ее такой расстроенной.
В этот момент меня осеняет: я сделаю все, чтобы Кэссиди была в безопасности и счастлива.
Она добрая, заботливая и невинная, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы убедиться: с ней ничего не случится. Защищу от чего угодно и от любого, кто попытается причинить ей боль.
Я больше никогда не хочу видеть, как она плачет.
— Я не могу, — Кэссиди отстраняется и бросает взгляд на клетку в углу комнаты. — Она все еще там. Я не смогла этого сделать.
— Все в порядке, детка. Я позабочусь об этом. Хочешь похоронить ее или кремировать?
— Думаю, похоронить, — она вытирает нос тыльной стороной ладони. — Может быть, у дерева, возле которого я нашла гнездо, когда спасала ее и брата.
Я наклоняю голову.
— У Кэнди был брат?
Детка кивает.
— Она заклевала его до смерти.
Я ничего не могу поделать со своей реакцией, когда шокировано раскрываю глаза.
— Она что?
— Я спасла их обоих в один день и хотела сохранить вместе, потому что, ну, они были семьей, понимаешь? Но, очевидно, им не стоило жить взаперти в одной клетке. Однажды я пришла домой и обнаружила ее брата, повсюду были кровь и перья. Она заклевала его до смерти.
Иисус Христос. Что ж, теперь имя имеет смысл.
— Не знаю, что страшнее — Кэнди, заклёвывающая брата до смерти, или то, что ты находишь забавным назвать ее в честь убийцы.
— Трент, — хнычет она.
— Мне жаль, прости, — я обнимаю ее за плечи, чтобы успокоить. — Но, черт возьми...
Она тихо смеется и кладет голову мне на плечо.
— Прости за все эти слезы. Знаю, это не то, чего ты ожидал, приходя ко мне. Можем заняться сексом позже.
Тело замирает, и я слегка отталкиваю ее, чтобы посмотреть в глаза.
— Мы не будем заниматься сексом сегодня. Это даже не близко к тому, о чем я сейчас думаю. Ты расстроена.
— Знаю, но мы договорились, что сделаем это, когда ты вернешься, и я не хочу тебя разочаровывать, — девушка пожимает плечами. — Это часть нашей сделки, разве нет?
Я смотрю на нее с недоверием.
— Кэссиди, ничто из того, что ты сделаешь, не разочарует меня, если только не скажешь, что больше никогда не хочешь со мной разговаривать. Я здесь не потому, что хочу трахнуть тебя.
— Разве?
— Да, детка, — горло сжимается, когда я сглатываю. — Я здесь, потому что... потому что хотел увидеть тебя. Потому что нуждаюсь в том, чтобы быть рядом. Потому что скучал по тебе, пока меня не было, и все, о чем мог думать, когда не играл в хоккей, — ты.
Взгляд скользит между ее глазами.
— Мы занимаемся сексом только в том случае, если ты в настроении. И будь это не так, не значит, что я не хочу проводить с тобой время.
Одинокая слезинка скатывается по изгибу ее скулы, но я знаю, что это не из-за птички.
— Ты больше, чем просто сделка, Кэссиди Куинн. Ты — идеальный вариант, помнишь?
Она наклоняется вперед и прижимается своими мягкими губами к моим.
— Я действительно скучала по тебе.
Я, блять, тоже.
— У меня одной такое ощущение, что это плохо кончится?
— Нет, ты себя накручиваешь. Все получится. Я верю в тебя, — я поправляю шлем на голове Кэссиди и закрепляю его у нее под подбородком. — Вот так.
— Я выгляжу нелепо.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку.
— Ты выглядишь обезопасенной.
Она действительно выглядит нелепо, но это самый очаровательный человек, которого я когда-либо встречал. Налокотники и наколенники обхватывают ее суставы, а голову защищает ярко-розовый шлем.
Я поднимаю коньки, которые купил ей сегодня днем.
— Давай внесем последние штрихи.
Она стонет, опускаясь на лавку.
— Ты уверен, что это законно? Я не могу попасть в тюрьму. Меня бы там съели заживо.
Я опускаюсь на колени и беру ее лодыжку в руку, надевая коньки на ногу.
— Абсолютно законно. Я бы не позволил, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
С девяностых годов на Манхэттене проводится Wednesday Night Skate — мероприятие, на котором фигуристы с любым уровнем опыта могут собраться вместе и прокатиться на коньках по десятимильному маршруту через самые популярные места города. Раньше я участвовал в этом, когда навещал бабушку каждое лето, пока колледж и хоккей не взяли верх. Когда Кэссиди сказала, что никогда раньше не каталась на коньках, я понял, что должен привести ее сюда.
Как только коньки зашнурованы, я встаю и протягиваю к ней руки. Она хлопает своими ладонями по моим, и ее ноги подкашиваются, когда та поднимается.
— Я держу тебя. Ты молодец. Теперь смотри на меня.
Кэссиди переводит напряжённый взгляд на меня.
— А вот и моя красавица, — я улыбаюсь и сжимаю ее руки. — Мы собираемся сделать все красиво и медленно.
Она выгибает бровь.
— Мне кажется, или ты действительно придаешь этому сексуальный контекст?
— Извращенка, для тебя все звучит как сексуальный контекст.
— Ничего не могу с собой поделать. Взгляни на себя, — ее пристальный взгляд оценивающе блуждает по мне. — Даже на коньках и в шлеме я дала бы тебе.
Из меня вырывается смешок.
— Перестань пытаться отвлечь меня. Я научу тебя кататься на коньках, нравится тебе это или нет.
Я хватаю Кэссиди за руки и качусь задом наперед, таща ее вдоль боковой стены. Ее ноги пару раз раздвигаются, когда та пытается сохранить равновесие, но через несколько минут тело расслабляется.
— Это не так уж и сложно, — говорит она.
— Видишь? Теперь я хочу, чтобы ты чередовала ноги и отталкивалась, продвигаясь вперед. Как будто рисуешь ногами елочку.
— Не отпускай меня!
— Не буду. Держись за меня и попробуй катиться сама.
Тело напрягается, когда она соображает, как двигать ногами плавными шагами.
— Хорошо, теперь отпусти одну из моих рук.
Она морщится.
— Подожди, я не готова!
— Ты сможешь, Кэссиди.
Она со стоном опускает правую руку, и я поворачиваюсь в сторону, чтобы казалось, будто мы держимся за руки, катаясь на коньках.
Ее глаза загораются.
— Я делаю это! Я качусь сама!
— Да, красавица. Двигай свободной рукой во время катания и позволь телу войти в ритм. Из стороны в сторону.
Мы скользим, пока Кэссиди не чувствует себя достаточно комфортно, чтобы делать все самостоятельно.