— Нам просто нужно немного денег, чтобы пережить зиму, — мама переводит взгляд на Трентона, делая те самые глаза лани. — У нас нет денег ни на еду, ни на теплую одежду.
Я хмыкаю.
— Может потому, что ты потратила все на наркотики? Позаботилась о будущем, так сказать.
Отец рычит.
— Думаешь, ты намного лучше нас?! Не забывай, мы одной крови. И знаем, откуда ты. Так что можешь сидеть в башне из слоновой кости, пока у тебя есть время, но скоро все это рухнет.
— Тебе бы хотелось на это посмотреть, не так ли? — я нажимаю кнопку на табло и возвращаю нас в вестибюль. — Вы выйдете из этого лифта, когда он остановится, и исчезнете. Я больше никогда не хочу вас видеть.
— Ты об этом пожалеешь, — отец стискивает зубы. — Это еще не конец.
— Да, черт возьми, так и есть, — Трентон хватает его сзади за шею и вышвыривает из лифта, как только двери открываются. — Охрана проводит вас.
Мать неторопливо выходит из лифта, искоса поглядывая на меня.
— Скоро увидимся снова, малышка.
Я прислоняюсь к стене как только двери лифта закрываются, и остаёмся только я и Трентон.
Он притягивает меня к себе и заключает в объятия.
Слезы щиплют глаза.
— Мне так жаль, что тебе пришлось это увидеть.
Он отстраняется ровно настолько, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.
— Детка, здесь не о чем сожалеть. Жаль, что тебе пришлось расти с такими родителями.
— Спасибо, что сдержал обещание. Хотя я не хотела бы, чтобы ты вообще был вовлечен в это. В конце концов, они уйдут, когда поймут, что не получат никаких денег.
Удивлена, что они не нашли меня раньше.
Трентон берет меня за руку, когда мы идем по коридору и не отпускает даже после того, как заходим в квартиру.
— Оставь сумки. Распакуем их завтра, — он бросает спортивную сумку на пол. — Сегодня вечером я просто хочу обнимать тебя.
Я стону.
— Пожалуйста, не веди себя так странно после того, как увидел, какие дерьмовые у меня родители. Не нужна вся эта жалость. Я в порядке.
Он проводит большим пальцем по моей щеке.
— Это точно не жалость, которую ты почему-то видишь, глядя мне в глаза.
Я выгибаю бровь.
— О, разве? Тогда что?
— Это то же самое, что я увидел в твоих глазах прошлой ночью, когда Петроски ударил меня клюшкой по лицу, — он наклоняется и прижимается губами к моему лбу. — Своего рода преданность, которую испытываешь, когда кто-то причиняет боль человеку, которого ты любишь. Понимание того, что сделаешь все, что в твоих силах, дабы защитить его, — он прижимается своими губами к моим. — Значит любить кого-то так сильно, надеясь, что этого достаточно для склеивания всех разбитых кусочков прошлого.
Моя нижняя губа дрожит.
— Меня не волнует прошлое. Это уже не важно. Все, что имеет значение, — это то, что у нас есть сейчас. И в данный момент у меня есть ты.
Я просовываю руки ему под рубашку, пальцы скользят по твердым выпуклостям на животе, наслаждаясь гладкостью и теплом кожи.
— Я действительно принадлежу тебе. Весь я, — его язык скользит по моим губам. — А ты моя. Твое сердце, твой разум, твоя душа, — его руки скользят вниз по моей спине и останавливаются на выпуклости задницы. — Твое тело.
Я выгибаюсь навстречу прикосновениям, открывая рот и обхватывая его язык своим.
— Тогда трахни меня так, словно я принадлежу тебе.
Без колебаний он поднимает меня на руки и уносит в спальню, бросая на матрас.
— Снимай все. Сейчас же.
Мы оба пытаемся сорвать с себя одежду, пока губы находят друг друга снова и снова.
Я беру руку Трентона и опускаю ее себе между ног, давая почувствовать, насколько сильно он мне нужен прямо сейчас.
— Всегда такая готовая — он погружает пальцы в мою киску, потирая заветное местечко и заставляя бедра дрожать. — На колени, детка. Поверни ко мне свою попку.
Я делаю так, как он приказывает: становлюсь на четвереньки и кладу голову на матрас, задрав зад вверх.
— Черт, эта задница, — резкий шлепок пронзает воздух, когда его ладонь соприкасается с моей обнаженной кожей. — Чертово совершенство.
Он опускается на колени позади меня и проводит языком по пути от клитора к заднице, обводя тугую дырочку, повторяя это снова и снова, пока я не превращаюсь в извивающееся месиво.
Но прямо перед тем, как я разрываюсь на части, он отстраняется. Я хнычу, пока Трентон достает презерватив из ящика прикроватной тумбочки.
Я чувствую его, как только тот натягивает презерватив, кончик дразнит киску, входя и выходя короткими нежными толчками.
— Пожалуйста, Трент, — умоляю я.
Как только слова слетают с губ, он врезается в меня. Мужчина выходит из киски, прежде чем снова погрузиться внутрь. Звук соприкосновения нашей кожи в неумолимом ритме подстегивает. Затем его рука обхватывает мое горло, в то время как другая тянется, чтобы поиграть с клитором, и я теряю всякий здравый смысл. Он наклоняется вперед и рычит мне на ухо, шепча непристойности, пока член погружается в меня раз за разом.
И в этот момент я понимаю, что позволила бы Трентону делать со мной все, что угодно — воплотить любую фантазию, обладать мной так, как он захочет, потому что доверяю ему.
Я полностью отдалась человеку, и как бы ни было страшно, это правда. Трентон восстановил доверие, которое разрушил кто-то другой.
Только надеюсь, что он не разрушит его.
ГЛАВА 20
Трентон
Машина сворачивает на тихую улочку и останавливается, после чего Сэм встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида.
Я поворачиваю запястье и смотрю время на часах.
— Должны появиться с минуты на минуту.
Колено подпрыгивает в ожидании.
Когда родители Кэссиди появились прошлой ночью, это стало шоком. Я примерно понимал, какими дерьмовыми они были, но слышать и видеть, как это происходит прямо у тебя на глазах — совершенно разные чувства. Мне хотелось обхватить руками горло ее отца и сжимать до тех пор, пока тот не приобретет двенадцать оттенков фиолетового.
Кто так разговаривает со своей дочерью?
Кто так разговаривает с моей девушкой?
Она — воплощение всего хорошего, доброго и нежного, и я собираюсь защищать ее любым доступным способом — даже если для этого придется заключить сделку с самим дьяволом.