Ночь стала холодней. Я закутываюсь в мое серое пальто. Я никому не нужна.
Я прихожу на улицу Майе в восемь часов утра. Это жестоко. Я прекрасно знаю, что Рафаэлю нужно выспаться, но он не знает, что я это знаю, и так он должен уйти к десяти… Вот я появляюсь с неизменным пакетиком круассанов. Он еще не проснулся и потому рассеянно позволяет мне приготовить чай. Вчера вечером он немного прибрал квартиру: нет сильного беспорядка, лишь запах сигаретного дыма. Я злорадно вопрошаю:
— Отлично провел вечер?
Рафаэль парирует:
— А ты?
Все, тема закрыта. Естественно, его тон сочится враждебностью. Наконец он немного приходит в себя, стряхивая остатки сна:
— Вчера по телефону ты сказала, что тебе удалось отпроситься…
Его руки ищут круассаны на столе. Я наблюдаю за ним, но даже не делаю попытки помочь. Чувствует ли он мой взгляд, в то время как я самым нейтральным тоном начинаю рассказ о жизни нашего офиса? Он проводит руками по лбу, по еще небритым щекам, как будто бы пытается нащупать следы ночной гулянки, что выдадут его с головой; он снимает и вновь надевает черные очки — его «броню», как он сам мне сказал однажды. Я продолжаю:
— Ты представляешь, что сказал мне «патрон», когда я дала ему понять, что требую несколько дней свободы? Что он понял… что теперь он знает, что я живу не одна… и что, возможно… возможно, я намереваюсь выйти замуж!
Я произношу эту последнюю фразу, как несусветную ересь, как остроумную шутку, сопровождая ее веселым смехом, на который Рафаэль отвечает гробовым молчанием. Я больше не смеюсь. Тишина становится невозможной, она поглощает действительность. Если я позволю ей разрастись, она будет непреодолимой. Говорить. Быстро!
— Я надеюсь, во всяком случае, ты не подумал, что я тебе все это рассказываю, чтобы… Ну скажи мне хоть что-нибудь!
— Сара, я давно хотел поговорить с тобой. Но думал, что не имею права. Ты знаешь почему.
— Это не аргумент, ни за, ни против.
— Это ты так думаешь, Сара, ты думаешь… но я не чувствую себя способным навязать кому бы то ни было общество слепца, навязать до конца дней…
— Это не общество слепца, Рафаэль, — это твое общество! Это совершенно другое дело.
— А что это, Сара?
— Если подумать, как следует, что изменит визит к господину мэру? Жить вместе? Здесь слишком тесно для двоих, а ты ничего не желаешь менять! Мы же решили, что лучше оставить обе наши квартиры.
— И все же я себя не раз спрашивал… Законный брак — это плохо или хорошо? Мы объявляем всему свету, что это не просто интрижка, — это надолго.
— А что необходимо объявлять это всему свету?
— Почему бы нет. Послушай, вчера вечером, когда ты не пришла, я позвонил своим старинным приятелям-холостякам. Они пришли ко мне скоротать вечерок. И каждый, ты слышишь, каждый, подошел ко мне и удрученным или ироничным тоном спросил, как складываются наши отношения. Ты бы слышала Альберта: «Она бросила тебя одного, твоя девушка?» Если бы я мог ему ответить: «Мы скоро поженимся», ты знаешь, я был бы горд собой.
— Но люди не женятся для того, чтобы гордится собой!
— Для других это много значит, да и для нас.
— Для нас? Тебе так необходим контракт?
— К чему эта ирония? «Господин мэр», «контракт»… Ты должна понять, я все время повторяю себе, что это здорово — не бояться времени, осмелиться признаться самому себе, что все надежно… И вообще, это ты завела разговор о женитьбе.
— Нет, Рафаэль, я лишь пересказала тебе свой разговор с начальством. И сразу же добавила, что нахожу подобные идеи идиотскими. Я не должна была… Я была уверена, что ты воспримешь этот рассказ, как маневр с моей стороны, как наживку…
— Странный маневр! Что кто-то предлагал что-либо конкретное? Ты заговорила о свадьбе, Сара, и я просто заметил, что мне нравится эта идея. Я бы никогда не рискнул сам начать разговор. Потому, что я инвалид. Потому, что я не хочу стать вечной обузой. Потому, что я не чувствую в себе сил завести детей, которых я никогда не увижу. Но если эта мысль пугает тебя, то и не будем о ней говорить.
— Ты не понимаешь, Рафаэль. Ты не понимаешь, и это моя вина. Я давно хотела тебе сказать, так слушай: я не хочу выходить за тебя замуж, потому что это было бы враньем, обманом. Обманом во время мены. Я уродина, Рафаэль. Уродина! И, конечно же, ты этого не видишь. Я должна была сказать тебе еще в первый день, когда ты положил свои пальцы мне на лицо, но я была слишком счастлива, пойми, слишком счастлива, что ты не можешь видеть меня. Я бы никогда не могла понравиться мужчине, у которого есть глаза. Никогда…