Когда официант в тот жаркий полдень принес фруктовый коктейль, Рафаэль придвинул свой стул к моему:
— Будьте так добры, мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь. Весна заставила меня выползти из моей раковины. Расскажите мне о себе, а то сегодня я слышу лишь фразы, обращенные к кому-то другому, или же милые люди предлагают перевести меня через дорогу.
Он был искренним, во всяком случае, казался таковым. Он действительно просил меня разделить с ним эту весеннюю прогулку… Я почувствовала, как мой голос становится мягким, в нем появляются особые интонации… «Твой голос, Сара, он великолепен, ты могла бы петь». Да, я могла. Но я цепенела при одной только мысли, что придется выходить на сцену и выставлять на всеобщее обозрение это нелепое расхождение между очаровательным голосом и… и всем остальным! Во время учебы в университете я записалась в студенческий хор, но каждый раз, когда мне предлагали спеть соло, перед моими глазами возникала страшная картина: жирная уродливая оперная дива, испускающая соловьиные трели.
В тот день для Рафаэля, столь внимательного ко мне, мой голос стал певучим.
Рафаэль руководил нашими встречами с уверенностью зрячего. «Я могу пройтись с вами? Я хотел бы вас проводить». Он слишком явно подчеркивал это «вы», «вас», «вам», чтобы я приняла это за оплошность, допущенную в речи. Это не «вы» мне помогаете, не «вы» держите меня за руку, это «я» — человек с мертвыми глазами, предлагаю стать вашим провожатым.
Его привычка по любому поводу говорить «я хотел бы». Посмотрите, я, который имею так мало возможности желать чего-либо, я хотел бы… Я настолько любезен, не правда ли, что укажу вам дорогу, вам, затерявшейся на краю этой странной воздержанности, я слепец, я помогу вам не утонуть в вашем страхе произнести неловкое слово, сделать неловкий жест, проявить вашу жалость. Для вас я возвожу этот мост. Я вам говорю: «я хотел бы», и вам лишь остается соглашаться, вы уже втянуты в это желание-просьбу. Какой подарок я вам преподношу!
Я следовала за Рафаэлем, удивляясь уверенности его шага, той ловкости, с которой он обходил препятствия, его молчаливому диалогу со своей белой тростью, выставленной вперед для ориентировки. Иногда, в настойчивом стремлении обойти преграду, уловить направление, он становился чуть более молчаливым.
Он жил на улице Майе. Смеясь, он объяснял мне, что весь квартал принадлежит «незрячим»: Институт молодых слепых, расположенный на соседнем перекрестке, станция метро «Дюрок» со специальными перилами, помогающими избежать падения с лестницы, почта на улице Севр, где предусмотрены особые приспособления, облегчающие слепым написание писем. На «его» улице, а он называл ее именно так, по которой я ходила не один раз именно в его обществе, я впервые заметила, что все таблички, обычные надписи на дверях продублированы табличками с надписями маленькими выпуклыми буковками. Он мне все это описывал, просвещал, как просвещают туристку, попавшую в незнакомое место, он учил меня, как опытный этнолог начинающую студентку, распознавать тайны доселе не виданной народности.
Я помню каждую деталь того далекого дня: вот Рафаэль останавливается перед массивной калиткой, закованной в сияющую медь, останавливается прямо напротив домофона и, ни секунды не колеблясь, набирает код, как он складывает свою трость, лишь только ступив на плитки внутреннего двора.
— Я хотел бы предложить вам что-нибудь выпить. Нам сюда, — и он делает взмах рукой в сторону бельэтажа. Полукруглая входная арка утонула в переплетениях каприфоли, наполовину закрывающих стеклянную дверь. Мы усаживаемся в кресла из древесины каштана, отливающей зеленью, напротив маленького садового столика, призванного встречать гостей в этом небольшом круглом помещении. Нечто вроде застекленной веранды в виде ротонды, к которой ведут три ступени. Мы говорим… Я уже не могу припомнить, как долго.
Редко, крайне редко, я чувствовала себя столь же комфортно, как с ним. Забыв о первых неловких моментах нашей встречи, я узнала, что Рафаэлю столько же лет, сколько и мне, разница в три месяца, что в свои тридцать он так же не обзавелся семьей, что мы уже долгое время живем буквально в двух шагах друг от друга и что он тоже изучал филологию: он — испанист, а я специализировалась в немецком.