Мы втроем сидели в нашем номере после первого дня работы — Славин, Кирилл и я. В распахнутое окно гурьбою валили ароматы вечернего города — цветов, бензина, пыли… Шаркали сандалии по гранитным плитам тротуаров. Тревожаще и независимо постукивали женские каблучки. Хрипло позванивал старый, еще бельгийский трамвай. Снизу, из интуристовского ресторана, плыла мелодия танго.
— Не слышал о такой болезни? — переспросил я Славина. — Кому другому, а тебе непростительно, хотя ты до третьего курса и не дотянул. Ведь твой отец — доктор. Неужто он никогда не рассказывал? Словом, она заключается в том, что медики-третьекурсники обнаруживают у себя все болезни, которые изучают. Последовательно. Одну за другой. Страшная штука!
— Я все понял, — отреагировал Славин. — А как ее лечить, эту болезнь?
— Она проходит сама. Со временем. У тех, кто развивает самоконтроль, она проходит быстрее. В твоем случае всё чрезвычайно просто.
— То есть?
— Я даже не стану говорить о главном: чекист не имеет права на всеобщую подозрительность. Но скажу о сугубо практической вещи. Ведь ты видел далеко не всех людей, с которыми мог контактировать Грюн. Ты познакомился с провизором, с продавцами, с кассиршей кино, с парикмахером, с метрдотелем и официантами. А может, Грюну нужен был не кто-либо из них и даже не кто-либо из их сослуживцев, дежуривших месяц назад, а случайный посетитель. Покупатель. Клиент. Зритель. Наконец, просто прохожий на улице. Понимаешь? Вот и получается, что ты путешествовал не «по людям», а «по местам». Увы! — это совсем не одно и то же!
— Значит, я зря пробегал сегодня? — расстроился Славин.
— Нет, не зря. Ты познакомился с несколькими местными жителями. Некоторые из них старожилы. Значит, ты уже приступил к выполнению своей задачи. Общайся побольше. Старайся ближе сойтись с людьми, от которых можно получить интересную информацию. Вот, кстати, ты говорил, что заведующий книжной лавкой… Как его фамилия? Гмырь?.. Что Гмырь звал тебя в гости. Воспользуйся приглашением. Книжники — почти всегда и краеведы, люди много знающие, с широким кругом знакомств. Поболтай вечерок. Не исключено, что узнаешь что-нибудь интересное.
— А что? Гмырь — мужик занятный. Я и сам решил обязательно к нему заглянуть.
Сообщение Ростовцева было малоутешительным. Он установил, что никаких документов предреволюционных времен — ни листика, ни строчки! — в архиве Нижнелиманского ГПУ не сохранилось. Очевидно, все дела царской контрразведки были в годы революции либо уничтожены, либо вывезены.
— Ну и что ж, что ничего нет! — Славин вскочил с кровати, сунув руки в карманы штанов и ссутулясь, прошелся по комнате. — Разрешите мне сказать, Алексей Алексеич? Значит, там было что-то важное. Иначе какой смысл было уничтожать или вывозить!
— Логично, — согласился я. — Но все-таки в наших руках этих бумаг нет.
— Нет, так будут, — упрямо сказал Кирилл.
— Слышите? — спросил Славин.
— Будем надеяться, — осторожно сказал я. — Словом, продолжаем.
Потом потянулись пустые дни. Никаких новостей. Ничего утешительного. Я отправил ковановский листок с расчетами к Захаряну на экспертизу и ждал заключения. Ксения Васильевна Воробьева не звонила. Кирилл продолжал безрезультатно рыться в архивной пыли.
Правда, Славин успешно вживался в роль молодого историка, расширяя круг знакомств. Он посетил Григория Андреевича Гмыря. Старый книжник встретил его с распростертыми объятиями. Жена Григория Андреевича весь вечер поила гостя крепким чаем с бесчисленными сортами варений. Старик оказался неистощимым рассказчиком. Он обладал поистине редкой памятью, был безумно рад свежему слушателю и излил на Славина многоводный поток воспоминаний, достоверных фактов, мудрых притч, замысловатых сюжетов, загадочных происшествий. Один вечер, понятно, не вместил всего этого богатства, и Славин зачастил к Гмырю, тот свел его со своими приятелями, такими же коренными нижнелиманцами и любителями поточить лясы. Старожилы были польщены тем, что наука обратила взоры к прошлому их города, к тому же на них безотказно, как я и предсказывал, подействовало обаяние молодого представителя этой науки.
Кто другой на месте Славина, возможно, беспомощно барахтался бы в бездне информации, а то и утонул бы в ней. Но Славину с его несколько рационалистическим складом ума эта опасность не грозила.