— Извините, этот… ну, Илья Эренбург, он интересный?
Гражданин захлопывает переплет.
— О, да, да! Если вы не читали, непременно прочтите. А я, если вы позволите, заберу вашу «Тысячу и одну ночь». Пятый том мне не попадался.
Тут подходит его очередь, и он говорит пожилой библиотекарше:
— Запишите на меня эту книгу, Ирина Осиповна, сделайте одолжение, — вот гражданка сдает. И что вы посоветуете из новинок?..
Он уходит, застегнув свой портфель, высокий, прямой, в гимнастерке, сапогах и военной фуражке без звездочки.
— А на меня — здравствуйте, Ирина Осиповна, — а на меня перепишите «Хулио Хуренито» Эренбурга и «Кондуит». И еще дайте мне Олдингтона «Смерть героя».
Рита уложила книги в чемоданчик, попрощалась с Ириной Осиповной и, мило улыбнувшись старушке, направилась к выходу.
Она не видела, как следом за ней покинул городскую библиотеку высокий молодой брюнет с длинными ресницами.
25. Однофамильцы
Кирилл показал высокий класс работы. Через два дня в наших руках были довольно подробные сведения об обоих Верманах.
У Павла Александровича Вермана в городской инспекции Госстраха была репутация честного, аккуратного работника, но человека заурядного, без полета. Свое место инспектора он занимал уже много лет. Ни ему, ни начальству и в голову не приходило, что его можно было бы продвинуть по служебной лестнице. За эти годы многие служащие помоложе обошли его, но он вполне довольствовался своим положением и никому не завидовал. Человек он был точный, на службу являлся ровно в девять, приветливо поздоровавшись с коллегами, надевал сатиновые нарукавники и тотчас же принимался за дело. Если ему не надо было идти на свой участок или по каким-нибудь учреждениям, что случалось весьма редко, он не поднимал головы от бумаг до самого обеденного перерыва.
Из всех талантов за ним признавали один: добросовестность. Невозможно было даже вообразить, чтобы Павел Александрович опоздал с представлением какого-нибудь отчета или сводки. Начальство ценило это качество Вермана и, правду сказать, не раз его эксплуатировало. Бывало, срок какой-нибудь экстренной работы на носу, а сотрудники, которым работа вверена, явно не успевают. Управляющий приглашает к себе товарища Вермана и просит — не в службу, а в дружбу — выручить коллектив. «Что уж там, — бодро потирает он руки, — сами знаете, дорогой Павел Александрович, вы наша надёжа и опора. Словом, батенька, просим в смысле умоляем. Весь мир и Нижнелиманская инспекция славного Госстраха смотрят на вас!»
И инспектор Верман безропотно и даже с удовлетворением брался за дело. С этой минуты Павел Александрович сиднем сидел за своим аккуратно застланным цветной бумагой столом с раннего утра и до самой поздней ночи, брал работу домой, а в указанный день, осунувшийся и побледневший, ровно в девять входил в кабинет управляющего, едва тот успевал сбросить пальто, и с нескрываемым удовольствием клал на начальственный стол стопку листов, исписанных каллиграфическим почерком. После этого Верман скромно поворачивался к дверям, однако управляющий останавливал его и, пожимая руку, рассыпался в похвалах и благодарностях.
После этой церемонии управляющий забывал о Вермане до следующего аврала.
Павел Александрович был человеком доброжелательным, любезным и общительным. Сослуживцы его уважали, частенько приглашали в гости на какие-нибудь семейные торжества или вовсе без повода, и Верман охотно принимал приглашения. В компании был весел, и все с удовольствием слушали его занимательные рассказы. В городе у Павла Александровича было много знакомых, да и не удивительно, потому что проживал он в Нижнелиманске с незапамятных времен. Даже бурные годы революции и гражданской войны не сдвинули Вермана с насиженного места. Трудно было представить, что город когда-то мог существовать отдельно от Павла Александровича.
Верман занимал маленькую двухкомнатную квартирку в доме номер шестнадцать по Кирпичной улице. Жену он схоронил давно (и больше не женился, хотя был не стар), старушка, бывшая нянька сына, жила в квартире на правах члена семьи, ведя несложное хозяйство. Сын Павла Александровича с детства пристрастился к шлюпкам, яхтам, байдаркам и, окончив школу, слышать не желал ни о какой сухопутной профессии. Верман уступил его настояниям и отправил в Одессу, в мореходное училище, где тот и учился вот уже третий год. В каникулы, когда сын приезжал на побывку, Павел Александрович с гордостью водил по знакомым наследника, приятного молодого человека в ладно сидящей морской форме.