Быть может, и вправду теннис?..
43. Пластинка фирмы «Колумбия»
Жизнь повернула все на свой лад, нанеся на мой расплывчатый план четкие, определенные линии. На сей раз она сделала это руками Славина.
Он появился в нашем номере поздно вечером, самоуверенный и щеголеватый, щелкнул каблуками и сказал:
— Разрешите доложить?
— О чем доложить? — отрываясь от мыслей о Георгии Карловиче, недовольно спросил я: по всему было видно, что у Славина наготове одна из его специальных, славинских, шуточек.
Ну, конечно, так и есть.
— Вы же интересовались, с кем у меня свидание.
— Ты собираешься посвящать меня в свои интимные дела?! Славин, ты ли это? Я тебя не узнаю.
— Так точно, Алексей Алексеич, это я. Но дело в том, что мои свидания переросли личные рамки.
— Сложно излагаешь. Давай проще. — Я сел за стол. Славин последовал моему примеру.
— Наташа Гмырь…
— Наташа Гмырь? — перебил я. — Ты пошел по второму кругу?
Славин никак не отреагировал на эти слова и спокойно продолжал:
— Наташа Гмырь познакомила меня со своей подружкой… Ну, это не совсем подружка, скорее так — одна из приятельниц. Некая Рая. Знакомлюсь, слово за слово — выясняю, что эта самая Рая работает на судозаводе. Чертежницей. Такая, знаете, смазливенькая вертушка-болтушка. Треплется много и обо всем. Я решил: чертежница, на судостроительном, чем черт не шутит, может, окажется полезной. Сыплю ей комплименты, оказываю знаки внимания…
— И все для пользы дела?
— И все для пользы дела. И что же я узнаю? Я узнаю, что Рая — лучшая подруга…
— Риты Лазенко, — подсказал я.
— Правильно. Значит, вы знаете Раю Левандовскую? — Разочарования в тоне Славина я не уловил. — Ну, конечно, — ответил он сам себе. — Кирилл, когда устанавливал связи Лазенко, не мог ее упустить.
— Именно. Потому не думаю, чтобы Рая дала нам что-нибудь новое.
— Не торопитесь, Алексей Алексеич.
Сегодня Славин был поразительно невозмутим. И я стал слушать его уже с интересом. А он, словно почувствовав это, не торопясь налил себе стакан воды, с видимым наслаждением, медленно, маленькими глоточками осушил его и только после этого снова заговорил:
— Назначил я Рае свидание. Иду на рандеву и думаю: куда мне с ней деваться? В этом городе ведь не разгуляешься. В кино? Тривиально. В театр? Он на гастролях. На танцверанду? Неохота. Словом, здороваюсь с Раей, а сам еще не решил, куда же ее вести. Но она не дала мне и слова вымолвить. «Леня, — говорит, — мы сейчас с вами пойдем в такое чудное общество — вы в таком никогда не бывали!» «Что, — интересуюсь, — за общество?» «Идемте, сами увидите». Ладно, думаю, пусть будет так. Приходим. И знаете, Алексей Алексеич, в такой обстановке я и вправду никогда не бывал! Шторы задернуты. Полутьма, одна лампешка горит под голубым абажуром. Тахта, ковры с полу до потолка. Запахи какие-то турецкие. Ни дать ни взять «Бахчисарайский фонтан», «Похищение из сераля». Встречает нас хозяйка. Этакая античная бабенка.
— Так красива?
— Я не про внешность, а про возраст. Ей уж лет под сорок. Но еще ничего. Накрашена. «И в кольцах узкая рука». Дымит длинной папироской. Это я так думал — папироской. После мне объяснили, что это не вульгарная папироска, а пахитоска.
— Так и сказали — пахитоска?
— Так и смазали. Мол, не какая-нибудь, а египетская. И не наврали: здоровенная коробка на столике лежит, вся в иероглифах и гуриях. Дальше. Знакомят меня с гостями. Гостей всего двое: прехорошенькая девица, про которую мне Раечка потом разъяснила, что ее папа был адмирал, и какой-то пшют с усиками — оказалось, местный адвокат. За кем он там увивался, я так и не понял: то ли за Евгенией Андреевной, то ли за девицей.
— Евгения Андреевна — это хозяйка?
— Да. Евгения Андреевна Курнатова-Боржик. Нравится такая фамилия?
— Звучит!
— Еще как звучит! Ну, дальше — больше. Завели патефончик. Музыка — будь здоров! — Тут Славин запел:
— Вертинский?
— Не только. — И он снова запел — теперь бравурно и отчаянно:
— Стоп, не ори так! Значит, и Лещенко?
— И какие-то еще — уж тех я и фамилии не запомнил. Не то Соколинский, не то Соколовский. Словом, сплошная эмиграция. Пластинки — фирма «Колумбия».