— Кирилл, узнаешь?
— Инспектор Госстраха Верман?
— Инспектор Госстраха Верман.
Так вот он какой — Павел Александрович Верман. «Швейцарец». Резидент германской разведки.
65. Страхуются ли инспектора Госстраха
Полчаса спустя мы со Славиным и Кириллом сошлись в нашем номере. Что ж, дело было сделано. Можно было ставить точку.
Настроение? Трудно передать в словах, какое у меня было настроение. И легкость на душе — такой камень свалился с плеч. И напряженные до спазм нервы перед последним броском. И прорывающееся изнутри возбуждение — все-таки мы молодцы!.. И холодок опасения — разве нельзя ждать непредвиденного?
Кирилл был серьезен, собран и молчалив. Но Славин оставался Славиным. Счастливый характер!
— Интересно, сам-то инспектор Госстраха у себя в Германии застрахован? — спрашивал он. — Как вы думаете, Алексей Алексеевич?
Мне было как-то не до словесной эквилибристики.
— Знаешь что? — сказал я. — Давай-ка отложим изучение этой проблемы на два-три дня. Идет? А теперь — к делу.
И все-таки я поторопился. В тот день мы не поставили крест на «швейцарце» и его присных.
Только лишь мы начали совещание, как в номер, едва переводя дух, ворвался Сережа Иванов — ему с Гришей Лялько поручили наблюдать за «швейцарцем».
— Товарищ начальник, — запыхавшись, выпалил он, — этот ваш… страховой инспектор… поехал в порт… с чемоданом…
В порт! Куда его понесло?! Тревога!
— Кирилл — к Гене! Пусть немедленно заводит машину! Славин — быстрей. Не забудь оружие. В порт. Иванов — к Захаряну. За Свидерским. И сообщить в Одессу. Быстрей!
66. Дипломатический иммунитет
Знал бы Павел Александрович Верман, занимавший скромное место на пароходе «Матрос Железняк», шедшем из Нижнелиманска в Одессу, какой его сопровождает «почетный эскорт»!
Проспав ночь и позавтракав утром в судовом буфете, он спокойно в толпе других пассажиров спустился по трапу на пристань и вышел в город. Поднявшись по Потемкинской лестнице, он пересек Приморский бульвар, пошел по Пушкинской улице и свернул в вестибюль гостиницы «Красная». Здесь он снял номер и тотчас же, оставив саквояж, покинул отель. Следуя за ним, мы имели сомнительное удовольствие убедиться, что Верман вошел в подъезд, возле которого висела доска: «Областная инспекция Госстраха».
Неужто «швейцарец» прибыл просто в служебную командировку? Из Госстраха Павел Александрович вернулся в гостиницу и больше никуда уже не выходил. Я снял номер по соседству, и мы по очереди наблюдали за вермановской дверью.
Около десяти часов вечера в коридоре показался длиннолицый мужчина. Чуть косолапя, он подошел к номеру «швейцарца», не постучав, уверенно открыл дверь и скрылся в комнате.
С каким удовольствием увидел я эту длинную, надменную физиономию! Итак, Павел Александрович прибыл в Одессу не только в служебную командировку…
Мы выждали пять минут. До чего ж они медленно ползли!..
Мы выходим в коридор.
— Постойте здесь.
Я иду к молоденькой кудрявой коридорной и показываю ей красную книжечку. Глаза ее круглеют. Я успокаиваю ее и поясняю, что речь идет об одной маленькой услуге.
Девушка снимает трубку, звонит администратору и просит его подняться на второй этаж. Вот и администратор, грузный лысый мужчина с набрякшими веками. Я прошу его идти со мной. Он идет, тяжело дыша, — у него наверняка астма. Коридорная опасливо ступает впереди, стучит в дверь.
— Товарищ Верман, — говорит она, — вас к телефону. Нижнелиманск вызывает.
За дверью приближаются твердые шаги, щелкает ключ, и… Славин резко толкает дверь. Мы врываемся в номер. Верман отскакивает назад.
— Спокойно! — командую я. — ГПУ!
Пистолеты у нас в руках — всякие бывают неожиданности.
За столом в позе ошарашенного сфинкса застыл длиннолицый человек. В руках его — листки бумаги.
— Давайте сюда! — Я выхватываю листки. Беглый взгляд: да ведь это план-схема судзавода… Ну да, цехи, эллинги… Один обведен красным карандашом. Тот, где подлодки…
Павел Александрович хладнокровно садится на ближайший стул. Лицо его обретает жесткость, словно сквозь кожу проглядывает металлический каркас. Да уж, в чем в чем, а в трусости его не упрекнешь.
Тут длиннолицый приходит в себя.
— Вы не имеете право! — фальцетом вскрикивает он. — Я располагаль иммунитет. Дипломатише иммунитет. Это не мой бумага. Он соваль мне, — длиннолицый показывает на Вермана, — я не понималь, затшем…