- Командующих перьями ко мне срочно, - в раздражение Ыыркыкхан провёл ладонью по зеленоватой коже лица, будто стремясь стереть давний шрам, пересекающий щёку.
Совещание за закрытыми дверьми затянулось далеко за полночь. О чём там говорилось, то низшим чинам неведомо, но к рассвету город почти незаметно покинули несколько перьев. Видимость кипящей деятельности старательно поддерживалась в военном лагере возле оркского посольства, только внимательный взгляд мог бы подметить, что, чем дальше, тем больше лагерь похож на декорации, пусть и качественные, но пустеющие стремительно. И над этими декорациями почти до рассвета недремлющим оком светился свет в окне кабинета Ыыркхана, где он изволил о чём-то беседовать с племянником.
Глава 3
Приграничный вспыхнул внезапно. Часы на городской ратуше пробили пять, солнце румянило улицы, успев за день высушить большую часть мостовых. Валентина в теле полукровки уже который день выбиралась по следам чужой памяти в поисках пищи. Тело всё ещё ощущалось неподъёмным, слабость туманила взор, выступая испариной на грязных висках, но женщина заставляла себя двигаться в периоды, когда ей удавалось хоть на какое-то время вынырнуть из мути нездорового сознания. Иначе смерть, ещё раз смерть. Это знание подстёгивало, а всё, не укладывающееся в понятную картину мироздания, усиленно задвигалось в тёмный чулан памяти, чтобы потом, когда настанут времена более благополучные, достать, перебрать, систематизировать и попытаться понять. Сейчас было важнее выжить и не сойти с ума. Хотя с последним было трудно. Чётко осознавать себя выходило плохо, ощущение было, что та часть, которая себя считала Валентиной – это маленький осколок льда в горячем шоколаде со специями. Чем сильнее сопротивление, тем жарче варево вокруг, и, вот, оно уже подбирается всё ближе и ближе, растворяя края осколка, смешивая талую воду личности землянки с обрывками личности иной. Вычленить из мешанины какие-то конкретные факты или же уцелевшие куски чужих воспоминаний не представлялось возможным.
Так уж сложилось, жажда жизни оказалась невероятной, чего она сама от себя не ожидала, прожив до тридцати с небольшим хвостиком типичным обывателем, не хватая звёзд с неба, но и не испытывая недостатка, будь то любовь родных, работа, путешествия, личные отношения. Всё было, а, вот, мечтаний о путешествии в другие миры точно не было. Да, книжки подобные почитывала, но и только. Скоротать вечерок за таким развлечением – прекрасно, самой стать героиней – увольте.
На третий день бывшая когда-то человечкой выползла из своей норы, привычной городу тенью следуя по чужому-родному маршруту. В этот день она тоже выполняла променад, подолгу останавливаясь у витрин, замирая на полушаге, прибывая где-то глубоко внутри себя.
Несмотря на то, что полукровка была смеском явно с тёмным альвом, в городе её не били особо. Так, толкнёт кто, пнёт иногда, но на бессловесную тварь, безобидную по сути своей, пребывающую вечно вроде и не здесь, никто не думал нападать, своих забот полно, чтобы ещё об неё руки марать, время тратя. К тому же, серые глаза, более светлый оттенок кожи – тоже служили хорошей защитой. Нет, если приглядеться, то видно всё, только кому это надо, зачем приглядываться к местной безумице, когда война бушует. Отмойся бы она, уши свои выстави на показ, узнали бы тогда, вызверились возможно, срывая злость, но полукровке такая мысль бы в голову не пришла. Ей в принципе давно не приходили в голову связные мысли, как и Валентине теперь. А погода была по-весеннему тёплой, но до настоящей жары было ещё далеко.
Поэтому и продолжала бывшая Валентина мелькать по городу привычной замусоленной тенью. Сегодня, миновав центр, плелась к окраинам, сделав остановку возле коновязи у оркского посольства. Интуитивно знала, есть здесь молодой военный, что примерно в это время возвращается из города с бумажным кульком сладкой сдобы. Надо дождаться, тогда перепадёт на ужин вкусный рогалик или маковая булка. А там, глядишь, удастся забыться беспокойным сном, постаравшись не слушать внутренний хаос, вгрызающийся в остатки личности.
Клыкастая улыбка юноши отразилась в мутной серости взгляда полукровки, выпечка обожгла пальцы, дурманя ароматом, заставляя часто сглатывать слюну. А затем город вспыхнул, оглушая звоном метала, командным окриками, воплями раненных. Это было так внезапно, так странно. Кто-то толкался, кто-то куда-то бежал, полукровку же отбросило в сточную канаву, придавив тяжёлым телом того самого юнца. Выроненный кулёк упал на мостовую, раскатилось сдобное богатство прямо под ноги нелюдей, людей, лошадей. Одуряюще запахло кровью, гарью, смертью.