Вокруг кипел бой, сильные да удачливые крошили друг друга, а она слаба, практически безумна, в чужом теле, возможности которого так и не изучила ещё до конца. Тут бы самой спастись, где уж тут геройствовать, но этот - совсем ещё мальчишка, именно он не дал умереть с голоду нынешнему телу, сдоба же так одуряюще пахла всегда домом, уютом, покоем. Даже сейчас, когда вокруг полная вакханалия, несъеденная булка до сих пор зажата в грязной ладошке, как напоминание.
Проклиная свою слабость, свой характер, мироздание в целом, пришлось прятать изрядно испачкавшуюся и помятую булку в не первой свежести сумку, волочить по грязевой жиже тяжеленое тело в надежде укрыться в подземных коммуникациях, вход в которые из такого положения был виден отлично, а решётка валялась рядом.
Ей удалось. Прикрыв решётку входа, замерла на узком сухом пятачке, не зная какие из сверхъестественных сил благодарить за спасение, пусть и временное. Темнота, близкий шум боя, смерти – всё это нервировало. Отключиться бы, но не выходит. До боли в глазах всматривалась между толстых прутьев, то ли готовая к дальнейшему бегу, подобно мелкой крысе, то ли в ожидании жестокой расправы от неведомых тварей, превративших город в адский котёл.
В какой-то момент что-то изменилось вовне, а в канаву прилетело новое тело. Тело не захотело лежать, как и полагается каждому приличному мертвецу, оно пыталось встать, но по-весеннему размокшая земля так просто ему не давала этого сделать. В каком-то нервном отупении Валентина подалась вперёд, чтобы лучше разглядеть все подробности этого безусловно увлекательного мероприятия, а коварное тело заметило, метнувшись в сторону её укрытия.
Полукровка, ведомая инстинктом самосохранения, отпрянула, споткнулась о так и не пришедшего в себя орка, упала да так и замерла на месте. Воин же времени даром не терял, забрался в её убежище, даже вход вновь замаскировал, что-то грозное прорычал, а затем вырубился.
Какое-то время ещё были слышны шорохи, но холодный весенний рассвет заглянув в полумрак зарешеченного отверстия застал всю разношёрстную компашку спящей. Всем им нужно было время, сон, чтобы хвалённая регенерация могла восстановить тела хотя бы частично. Меньше всех пострадала бывшая Валентина, но её нынешнее тело, хоть и выносливое от природы, было истощенно болезнью, что физической, что душевной. К тому же она впервые видела смерть так близко, так прозаично и безжалостно. Ей попросту было всё ещё страшно, поэтому в поисках защиты, тепла, она во сне жалась то к орку ближе, то к альву, с трудом удерживая хрупкую грань, когда сознание позволяло осознавать себя. Сон её был мутным, что те сточные воды по соседству. Вычленить какой-то сюжет в таком болоте не представлялось возможным. Орк провалился в сон, как в омут, подтверждая выносливость своей расы, и снился ему полёт над родной степью. Будто сам он был не пушинкой на пере, а птицей. Тёмный спал чутко, но спал, выдыхая иногда резко, когда беспокойная полукровка задевала его нечаянно во сне. Ему ничего не снилось, лениво только текли мысли о том, как выбираться из очередной выгребной ямы, так щедро подкидываемых ему судьбой.
Они оказались в ловушке, а городу не было до них особо дела, не великого полёта птицы. Приграничный просыпался, встряхиваясь от кровавого наваждения. Уцелевшие разгребали пепелища пожаров, готовясь складывать новые костры – погребальные для павших. Те, кто занимал высокие посты, рассаживался по новым кабинетам согласно нынешним реалиям. А над улицам уже поплыл запах свежеиспечённого хлеба, заглушая всё остальное. Для кого-то ночь стала точкой, для остальных – всё продолжалось, нужно было скорее входить в привычную колею, чему весьма способствовали ежедневные обязанности.
Где-то капала вода, своим монотонным кап-кап-кап накладываясь на отдалённый шум улицы. Стучали молотки по дереву, переругивались мужские голоса, изредка разбавляя какофонию звуков смачным матерным словцом. Сознание Валентины не желала выбираться из муторных обрывков сна. Потом, будто камера сместилась на триста шестьдесят градусов, муть резко схлынула, формируясь во вполне логичную картинку. Женщина осознавала, что это не землянка Валентина, но почему-то она. Это была какая-то лечебница, вернее, не какая-то, а лечебница Пресвятой Коры, покровительницы целителей – знание об этом было каким-то безусловным. Одетая в зелёный халат поверх яркого, любимого платья, она привычно совершала обход: где-то шепча необходимые поддерживающие заклятья, но чаще просто сканируя организм пациента, чтобы убедиться, что тот идёт на поправку. С каждым её действием всё больше знаний всплывало в памяти, ещё чуть-чуть и её окликнут по имени, знакомя с самой собой.