- Пожалуй, это действительно немного эксцентрично.
- Вы так считаете? Может быть, вы и правы. Но продолжим. Мое образование, сперва не выходившее за рамки общепринятого, было, по настоянию отца, расширено. Я овладел научными аспектами той области коммерции, в которой проявил особый талант. Ко времени смерти отца я уже считался признанным авторитетом европейского масштаба по обширному периоду китайской керамики. Мы с дядюшкой Бертом сильно разбогатели. Как говорится, чего бы я ни касался, все обращалось в золото. Короче говоря, я принадлежал к классу имущих. Ну и для полного комплекта - честное слово, это почти смешно, - я стал дико удачливым игроком и сорвал на скачках два больших приза, не облагаемых налогом. Пример мне подал дядя Берт.
- Прекрасно.
- Да, неплохо. Богатство позволило мне удовлетворить собственные причуды, которые вы, пожалуй, сочтете не уступающими эксцентричности дяди и тети.
- Например?
- Например, возьмите хоть этот дом. И слуг. Особенно, наверное, слуг. Начиная со времен Тюдоров и вплоть до первого десятилетия девятнадцатого века Холбедз принадлежал моим предкам Билл-Тосменам. Фактически их род считался в этих местах самым древним и уважаемым. Его девизом искони было простое слово "Уникальность", то есть отсутствие ровни. Предки следовали не только духу этого девиза, но и его букве: они отвергали сословие пэров и вели себя так, будто в их жилах текла королевская кровь. Может быть, я тоже кажусь вам надменным, но, уверяю, что по сравнению с ними я - скромная фиалка у обросшего мхом камня.
- Почему же столь гордый род оставил Холбедз?
- Потому, дорогая моя, что семья разорилась. Они вложили все, что имели, в Вест-Индию и потеряли все до последнего пенни при отмене рабства. Могу только сказать, что так им и надо. Поместье было назначено к продаже с торгов, но находилось в весьма скверном состоянии, по каковой причине никто им не соблазнился, а поскольку время тогда не внушало надежд на светлое будущее, то Холбедз просто кинули на произвол судьбы агонизировать в руинах.
- Вы его выкупили?
- Два года назад.
- И восстановили?
- Именно этим я сейчас и занимаюсь.
- За бешеные деньги?
- Вот именно. Впрочем, надеюсь, результаты не вызывают у вас возражений?
- Никаких. Ну, что ж, пока все, - сказала Трой Аллен.
Хилари встал и устремился взглянуть на свой портрет.
- Потрясающе! Я в восторге, что вы не изменяете так называемой пластической живописи. Право, было бы очень неприятно оказаться сведенным к набору геометрических фигур, какими бы привлекательными они ни казались с абстрактной точки зрения.
- Да?
- Да. Хотя, конечно, Королевская антикварная гильдия, или КАРГа, как ее прозвали, без сомнения, сочтет этот портрет авангардным. Как насчет коктейля? На часах уже половина первого.
- Можно мне сначала привести себя в порядок?
- Разумеется! Вы, вероятно, предпочитаете сами управляться со своими инструментами, но если нет, то Мервин, я уверен, с удовольствием вымоет ваши кисти. Он, если помните, до того, как угодить в тюрьму, был художником-оформителем.
- Прекрасно. В таком случае мне остается только отмыться самой.
- Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне.
Трой сняла рабочий халат, поднялась по лестнице, прошла в свою восхитительно теплую комнату, оттерла руки в ванной и начала приглаживать коротко остриженные волосы, глядя при этом в окно.
За парком, частично облагороженным садовниками, тянулись болота. Под свинцово-серым небом они словно перетекали одно в другое, безразличные ко всему, даже к своей косматой мантии из низкого кустарника, и гнетуще пустынные. Между двумя темными холмами виднелся короткий участок дороги, ведущей к тюрьме. Ветер нес ледяную крупу.
"Не хватает только собаки Баскервилей, - подумалось Трой, - и слава Богу, что хозяину пока не Пришло в голову устранить этот недостаток".
Прямо под ее окном приткнулась покосившаяся оранжерея, которая когда-то, должно быть, тянулась вдоль всего восточного крыла. Хилари уверял, что скоро она будет снесена, но пока что развалины не радовали глаз. Сквозь разбитые стекла торчали верхушки молодых елок, все остальное покрывал слой грязи, а с одной стороны крыша полностью обвалилась. Хилари сказал, что когда Трой в следующий раз навестит Холбедз, она будет взирать на лужайки и кипарисовую аллею, ведущую к фонтану с каменным дельфином. Интересно, смогут ли эти новшества хоть сколько-нибудь смягчить гнетущее впечатление от зловещих холмов в отдалении?
Между будущим садом и болотами тянулся распаханный склон, посреди которого крутилось и размахивало рукавами на декабрьском ветру потрепанное пугало, похожее на жалкий призрак Арлекина.
В поле зрения показался человек в зюйдвестке; наклонивший голову навстречу ветру, он толкал перед собой тачку.
"Винсент, - решила Трой. - Садовник и шофер... А он чем прославился? Мышьяк? Кажется, да. И, по-моему, все это правда. Или нет?" Пугало бешено раскачивалось на своей палке. Ветром вперемешку со снежной крупой уносило два клочка соломы.
2
Oрой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намека на необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.
За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к дворецкому, и второй лакей, Найджел.
Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько напряженно, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно меньше попадаться на глаза, причем создавалось впечатление, что стоит обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком впечатлении повинны намеки хозяина, а насколько ее непосредственные наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам, набранным из числа убийц.