Иоанн подошел к столу, на котором лежал бумажный свиток, скрепленный пурпурной печатью василевса.
– Пришло время исполнить волю покойного. – Император взял в руки документ, торжественно продекламировал: – Отныне ты станешь верховным архонтом Мистры, со всеми прилегающими к ней селениями и территориями.
– Это большая честь, государь, – вымолвил я, слегка обескураженный столь неожиданным назначением.
– Ты вполне заслужил ее, – ответил император. – А теперь отправляйся в Морею и вступай в должность.
Я знал, как непросто далось Иоанну это решение. Он никогда не видел во мне друга, скорее угрозу, которую, если нельзя устранить, то необходимо обезоружить. Именно поэтому все эти годы он мешал моему продвижению, выдвигая на первый план таких беспринципных людей, как Лука Нотарас или Георгий Куртесий. Император не желал замечать ни моих успехов, ни талантов, и лишь обещание, которое Иоанн дал своему отцу перед его кончиной, все еще оберегало мою жизнь. Однако теперь мне показалось, что пелена тщеславия упала с его глаз, и он стал видеть вещи такими, какими они и являлись на самом деле.
Как того требовал придворный церемониал, я опустился на колени перед императором и коснулся губами края его пурпурного одеяния.
– Я исполню ваше повеление, государь.
Мне было жаль оставлять Иоанна в столь подавленном состоянии. Он делал все, чтобы спасти свою страну, но злой рок преследовал его повсюду. И если раньше у императора были мудрые советники, то теперь его окружали лишь толпы придворных лицемеров, которые едва ли могли принести пользу империи.
Покидая Влахернский дворец, я заметил группу молодых людей, более всего напоминавших оборванцев. Завидев меня, они бросились вперед, перекрывая дорогу, а когда я уже хотел позвать стражу, позади раздался неприятно знакомый голос:
– Куда это ты так спешишь?
Обернувшись, я увидел Георгия Куртесия – одного из предводителей религиозных фанатиков, ненавидевших соглашение с римской церковью. После смерти Марка Эфесского его влияние в городе непомерно возросло, и теперь он без страха бранил василевса, не опасаясь даже мечей городской стражи.
– До меня дошли слухи, что крестоносцы потерпели неудачу, – произнес Куртесий, и на его ястребином лице заиграла неприятная улыбка. – Что теперь скажут люди, которым император обещал поддержку из Рима?
– Помощи не будет, – правдиво ответил я. – Но это не значит, что мы должны отказываться от унии. За нее в битве при Варне сложили свои головы более двадцати тысяч христиан.
– И мы почтим их память, – склонил голову Куртесий. – Вот только едва ли двадцать тысяч покойников станут весомым аргументом в пользу западной церкви…
– К чему ты затеял этот разговор? – не выдержав, спросил я. – Позиция императора в отношении унии непреклонна.
– Император слаб. Болезнь поразила его душу, а очень скорое поразит и тело. – Георгий сделал шаг ко мне. – Рано или поздно трон займет один из его братьев. Но кто это будет?
Куртесий развел руками, словно предлагая мне самому назначить будущего императора, однако поняв, что разговаривать на эту тему я не желаю, он сам принялся загибать свои тонкие длинные пальцы.
– Царевич Димитрий – глуп и ненадежен, Феодор – честолюбив и своенравен, Фома – жалкий подхалим, Константин… – Куртесий сделал паузу. – Вот кто, пожалуй, смог бы стать достойным василевсом. Я даже готов приложить для этого определенные усилия… если твой господин окажется сговорчивым.
Слова Георгия удивили меня. Он явно чувствовал свою силу, иначе никогда бы не посмел произносить подобное у стен дворца и ужасной темницы Анемас, куда в прежние времена отправляли и за менее дерзкие слова.
– Кем ты себя возомнил, если полагаешь, что Константин будет слушать твои условия? – резко ответил я.
Георгий улыбнулся и подошел ко мне так близко, что я невольно отступил назад.
– Я – глас народа. Глас всех униженных и оскорбленных, что вопиет о справедливости. И если вовремя его не услышать, можно очень горько пожалеть!
Я оглянулся на оборванцев, обступивших меня со всех сторон. Лихорадочный блеск в их глазах свидетельствовал о том, что они готовы разорвать меня по первому приказанию своего вождя. Только теперь я понял, сколь огромную власть имеет Куртесий над умами и душами простого народа.