Черный кофе отрезвил, немного рассеял туман в моей голове, который окутал меня после поцелуя. Все тело было в состоянии каши, что встань я на ноги, то тотчас же свалилась бы. Я ковырялась в салате, изредка отправляя в рот кусочки овощей. Антон же уминал мясо, не сводя с меня своих изучающих глаз. И я отвечала, точнее, не отводила взгляда. И, тем не менее, мы общались. Мысленно, без вопросов и ответов, но общались. И оно было более продуктивным, чем на словах. Наши глаза говорили о том, о чем не смогли сказать наяву. Они и просили прощения, безмолвно и искренне. И ругали, долго и упорно, срывая голоса. И любили. Безмятежно. Больно. Страстно. Отчаянно. Мучительно. Безумно…
И этот список можно было продолжить до бесконечности. У нашей любви (если это можно назвать любовью) не было точного определения. Да, старые чувства проснулись. Да, сердце трепещет при виде него. Да, мне хочется окунуться в тепло его объятий. Но…
Одно слово «но» могло перечеркнуть всё.
‒ Спасибо за ужин. Я, наверное, пойду, ‒ и с этими словами отложила приборы.
И в глазах Антона мелькнуло разочарование, но он скрыл его, не желая показывать мне своих искренних чувств. Я хотела? Ответа на этот вопрос я не только не знала, но и думать не хотела.
‒ Останься, ‒ мужчина подошел ко мне сзади и обнял, зарываясь носом в мои волосы. ‒ Просто побудь со мной рядом. Больше ничего не прошу. Мне и этого хватит.
Я не дернулась, наоборот, откинулась назад и полностью попала в плен его рук.
‒ Это неправильно. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты снова уедешь, но на это раз по своей воле. Я же останусь здесь. Зачем травить наши души? Зачем давать пустые надежды нашим сердцам? ‒ по моей щеке скатилась одинокая слеза. ‒ Я не готова заново собирать себя по кусочкам. На этот раз их будет не хватать, и полной картины не получится.
‒ Я решу и все улажу. Просто доверься мне. Мой выбор — это ты. Чтобы не говорил отец, я для себя уже все решил. Если согласишься дать мне немного времени, то мы будем вместе. Я сделаю для этого все, что меня будет зависеть.
Дальше мы стояли в полной тишине, только часы на стене отсчитывали время, короткий промежуток, отмеренной нам. И каждый думал о своем.
‒ Мой выбор уже одобрили, а мнения остальных для меня не важны, ‒ после его слов в моей душе затеплилось место для рыжей проказницы. ‒ Осталось спросить разрешения у твоих сорванцов…
Я дернулась от его слов, словно получила от него пощечину.
‒ Так это ты вставлял мне палки в колеса все это время? Я так надеялась, что ты не делал этого. Думала, что не посмеешь. Ладно, слежка, я еще могу как-то понять и оправдать. Но дети… ‒ я сама не ожидала, что упоминание о близнецах так заденет меня. ‒ Зачем вмешивать во все это детей?! Каким надо быть человеком, чтобы пойти на такое?
Я вырвалась из его объятий и уже была на полпути к выходу, когда меня остановил Антон.
‒ О чем ты вообще? Какие палки? Куда во все это? ‒ Он держал меня крепко, не позволяя даже сдвинуться. ‒ Да, я был там, разговаривал с директором, выделил финансирование, посмотрел на детей. И только. В чем моя вина?
Я посмотрела ему в глаза и понимала, что он не врет. И перестала вырываться из его рук.
‒ Не ты второй усыновитель? ‒ задала я прямой вопрос.
‒ Нет, зачем мне чужие дети, когда у меня есть свой ребенок, ‒ и его слова болью вклинились в мое сердце, и он это заметил. ‒ Ева, не спеши с выводами. Ты не так поняла.
Я опустила руки, давая понять, что не собираюсь уходить. Он прав, хватит нам бегать друг от друга. Надо поговорить, без тайн и оговорок. Я отвела его руки, прошла обратно к дивану и присела. Антон последовал за мной, но не стал занимать место рядом со мной. Вместо этого он опустился передо мной на корточки и взял мои руки в свои.
‒ Я ничего не делал, чтобы тебе помешать, никого не подкупал, чтобы каким-то образом задержать решение опекунского совета. Да, признаю, с моей стороны было нечестно шантажировать детьми, но тогда я не мог думать ни о чем другом, все мои мысли крутились только вокруг Лесми. И я был в растерянности от того, что ты можешь прооперировать мою дочь, но отказываешься. Мне нет оправдания, но тогда я хотел показать, какого это знать, что ты теряешь ребенка, чтобы ты тоже узнала эти ощущения, ‒ и на этих словах он опустил голову и сглотнул, продолжил говорить лишь спустя пару минут. ‒ Прости, тогда еще я не знал, через что тебе пришлось пройти. По своим каналам удалось узнать, что заявку подали и иностранные граждане. И за рассмотрением этого дела уже следили совсем другие люди. Когда был в столице, то встретился с нужными людьми. Они обещали помочь. Со своей стороны, я лишь поспособствовал тому, чтобы мнение комиссии было благосклонным в твою сторону. И все. В остальном я не принимал участия. Я еще тогда в кафе хотел предложить свою помощь, но ты не хотела меня выслушать, тогда и пришлось применить другие методы. И я корю себя за это. Но я не вставлял никаких палок в колеса. Ты мне веришь? ‒ он задал свой вопрос и поцеловал мне руки, прислонившись к ним лбом.