– Мы не будем обсуждать это здесь!
– Но дома тоже нельзя. Там завелась «крыса»!
– Лика, ты вернешься в поместье и будешь хорошей девочкой…
– Ты же знаешь, я не умею притворяться!
Командор поморщился, и хотел было продолжить, как за окном вдруг взвились дерущиеся лошади. Грубый окрик и удары хлыста прорезали воздух. Стражи бросились разнимать коней, но судя по крепким выражениям, получалось у них плохо. На мгновение командор и его дочь оставили тревоги, прислушались.
– Бурый снова лезет на рожон, – недовольно засопел командор. – И что за кличка у салтедской верховой?
– Он такой огромный и вечно ко всем задирается… Может у него комплекс? – девушка впервые за несколько дней свободно рассмеялась.
– Иди. Забирай своего бугая, пока он моим хребты не сломал. Каждый раз одно и то же. Ставь его отдельно.
– Тогда со скуки он будет сбрую рвать, – помедлив перед дверью, Лика поинтересовалась: – Так что с моими сборами?
– Прикажи отложить на пару дней. Город готовится к празднику, не пропускать же его.
– К чему эти сложности? Просто позволь мне воспользоваться подарком дядюшки Инара, – взмолилась Лика, воскрешая в памяти клинок, в котором пылала сама тьма, захватив и спаяв воедино все четыре стихии. – И станет все вокруг темно и пусто, – пропела Лика.
– Не говори глупостей. Ступай и… Ликерия, я всеми силами пытаюсь найти выход… – командор вдруг замолчал.
– Дай знать, когда найдешь, – не оборачиваясь, сказала Лика и выскочила прочь.
Глава 6
Даже в самой худшей судьбе есть возможности для счастливых перемен.
Эразм Роттердамский.
– То, что вы просите - против закона!
– Думаю, столь щедрая награда сможет ослепить ваш взор на ближайшую четверть часа.
– У нее запрет на посещение. Указ от самого Совета, – мялся надзиратель, взвешивая в ладони мешочек золота, поворачивая его к свету то одним боком, то другим. – Допустим, я соглашусь… но камеру открывать не стану!
– И не нужно, – укоризненно произнес командор.
– И то правда, – выгнулся надзиратель, неуклюже пряча золотые. – Обходы узников совершаются несколько раз в день. Идемте, не будем терять времени.
***
Немногим ранее.
Сознание, угнетенное бесконечными копаниями в своих ошибках, взбунтовалось. Тупая боль сдавила виски. Хотелось просто взять и спрыгнуть с карусели беспорядочных мыслей, но на смену им пришли чувства, еще более ужасные и безжалостные. Укутавшись в ветхую куртку и свернувшись калачиком, я отбивала зубами рваный ритм. Морфей еще долго не желал впускать меня в свое царство. Едва мне удалось провалиться в спасительное беспамятство, как лязгнула дверь, и к мамаше в камеру поместили очередную заключенную. Жуткие, раздирающие душу крики окончательно лишили меня сна, и, услышав приближающиеся шаги, я резко вскинула голову. По ту сторону решетки стоял надзиратель, с притворной скорбью взирая на меня. Он объявил дату моей смерти и, нервно почесав вислую щеку, поспешил убраться в свою каморку до появления призраков.
Рассветные лучи беспощадно прорезали темноту, врезаясь в грешную землю. Небесная рана начала кровоточить, заливая тяжелые, придавленные к земле облака колдовской кровью. Бессильный перед мощью света мрак отступал, сея ужасные тени. Я стояла перед решетчатым оконцем, как перед иконой, и под жалобный скулеж встречала свой прощальный рассвет, ознаменовавший мой восемнадцатый день рождения.
Катарина нашла меня совсем крохой – месяц отроду. Отмотать этот месяц назад, и жители лариусских земель встретят светлый и добрый праздник Солнечной короны. Он-то и стал началом отсчета моего жизненного пути. Он же и станет его концом. Сжечь меня на площади в день моего рождения…
– Такое и врагу не пожелаешь.
Поморщившись от звука собственного голоса, я потянулась, разминая одеревеневшие мышцы. Ночной холод коснулся нежного тела. Поежившись, я затянула узлом пояс, в непонятном смятении задержав в посиневших пальцах его истертые концы. Казалось, разожми я пальцы, и мое самообладание рассыплется на осколки.