— А ты где вообще? — робко поинтересовалась я, не решаясь шагнуть вперед.
— В яме, — честно признался голос. Подумал и уточнил: — Охотничьей.
Еще не дослушав, я бросилась вперед, на звук, и внезапно обнаружила, что трава доходит мне до бедер. Хорошо хоть роса еще не выпала…
Сквозь зубы проклиная Эртрисс, которая не догадалась забрать из моего мира еще и сотовый с его драгоценной подсветкой (а на что еще он бы тут сгодился?!) или хотя бы фонарик, внимательно смотрела под ноги, надеясь если не вытащить обладателя голоса из ямы, то хотя бы не свалиться туда самой.
— Скажи что-нибудь, — попросила я, не понимая, куда идти.
— Что-нибудь, — послушно отозвался голос, не став оригинальничать.
Вовремя: я со сдавленным вскриком остановилась у самого края ямы, проводив исполненным ужаса взглядом несколько комьев земли и мертвых корней, обвалившихся вниз. Со дна послышалось недовольное шебуршание.
— Ну спасибо, — профыркавшись, укоризненно произнес мужской голос.
— Извини, — без особого раскаяния отозвалась я. — Как тебя угораздило? — осмотр ничего не дал: неизвестный копатель, естественно, никаких веревочных лестниц или хотя бы каната не оставил. — Хотя это лучше потом… как тебя оттуда вы-тащить?
— Если только телекинезом.
— А если я им не владею? — смущенно поинтересовалась я.
— Тогда мне придется ждать того, кто эту яму вырыл, — философски вздохнул голос.
— А зачем ее вообще вырыли? — глупо спросила я. — В смысле, на кого охотиться собирались?
— На меня, — не стал отпираться он.
— Так, — тихо вздохнула я, опускаясь на колени и осторожно ощупывая рыхлые края ямы. Местные нравы меня определенно смущали. На кой черт нужно было рыть ловушку для человека? Есть и менее трудоемкие способы поимки. Хотя… стоп. — А ты кто? — задалась я нужным вопросом.
— Таший, — покаялся голос.
— Гм. Это имя или народность?
Трава оказалась на удивление прочной. Оторвать стебелек, чтобы нервно покрутить в пальцах, — и то не удалось. Призадумавшись, я начала откапывать кустик попышнее — моему маникюру все равно хуже быть не могло, да и когда раздавали женственность, я стояла в очереди за пофигизмом. Интересно, какова глубины ямы?
— Это религиозная принадлежность. Тебя ведь интересовало, за что я тут оказался, так? — неопределенно фыркнул мужчина.
— Жертвоприношения, пляски у костра и кровавые оргии? — рассеянно уточнила я.
— Эм, — голос то ли растерялся, то ли смутился, — разве что только второе.
Сгибались стебельки тоже тяжело, но завязать двойной узел с третьей попытки все же удалось. Оставалось только придумать, за что держаться, — но тут я заморачиваться не стала: легла на живот, обхватив ногами ближайший островок травы, и спустила самодельный недоканат в яму.
— Достаешь?
Вместо ответа руки резко дернуло вниз, и я еле успела поплотнее сжать ноги, чтобы не усвистеть в ловушку вместе с пучком травы. Плечи угрожающе заболели, напоминая, что они не привыкли к столь варварскому обращению, зато изуродованный офисной работой позвоночник, оказавшись основательно растя-нутым, блаженно захрустел.
А вот в толком не продуманном плане обнаружился самый неприятный ляп — прежде чем надеяться вытащить взрослого мужика на подобном «канате», следовало озаботиться перчатками. Острые края травы врезались в нежную кожу, едва не заставив меня разжать руки.
Хрусть! — радостно сообщили локти.
Невидимый еще мужчина, проверив на прочность предложенный вариант спасения, покарабкался вверх. И, надо признать, вес его я явно недооценила…
— Тяжело, — сдавленно прохрипела я.
— Прости, похудеть не успел, — покаялся он, но легче все же отчего-то стало — надеюсь, спасаемый догадался упереться ногами в стену ямы.
— Какая досада, — посетовала я, больше слушая жалобно хрустящие пальцы и плечи, нежели нежданного собеседника.
— Ты местная? — неожиданно поинтересовался он в перерыве между рывками.
— Нет, — буркнула я. Скрывать это — что прятаться за шторкой, когда свет бьет в спину.
— Зажмурься, — посоветовал мужчина. — Потом увидишь, зачем.
Я закрыла глаза, примерная маленькая я. Руки рвануло, рассеченные ладони возмущенно взвыли, а ноги чуть не свело от напряжения — облюбованный в качестве опоры куст уже не выдерживал, потихоньку вырываясь из земли. Позвоночник снова хрустнул в районе лопаток.
А потом все закончилось.
В руках поселилась долгожданная легкость, и я отпустила ненавистный пучок, баюкая пораненные ладони; потом даже догадалась расслабить ноги и сесть.
Открывшаяся моему взору картина заставила испустить дикий визг.
Посреди поля сидел на корточках здоровенный медведь, с густой бурой шкурой и округлыми, слегка надорванными ушами, и на кой-то черт бережно распутывал мои узлы на стебельках. Мой вопль заставил его дернуться, с усталым фырканьем обернувшись в мою сторону.
— Вот поэтому и стоило зажмуриться, — как нельзя вовремя пояснил он, наблюдая, как я плавно оседаю в обморок.
Берлога. Иначе и не выразишься.
Крохотная комнатка с округлыми земляными стенами, потолком и полом. Отовсюду торчат узловатые корни и бледные тенелюбивые побеги; пахнет сыростью — это в углах притаились небольшие лужицы. Подо мной лежанка из светло-серой травы, плотно вцепившейся корнями в почву, — живая, никому и в голову не приходило собирать лапник или лопухи.
Точно… кажется, я вчера спасла говорящего медведя, который очень трогательно заботится о растительности. И на кой он мне сдался? Вернулась бы в город, рано или поздно про меня бы вспомнили. Наверно.
Шила в задн… в мешке не утаишь, верно кто-то подметил.
Следы на земляном полу почему-то оказались вполне человеческими — босая ступня, слишком длинная для женщины и слишком узкая для мужчины. Отпечатков медвежьих лап — равно как и звериных вообще — я не заметила.
Очень интересно. Ну и где же мой гостеприимный хозяин и положенная мне каша? Я уж не говорю про три стула и три кроватки…
— Таший!
При попытке позвать хозяина в горле будто поселился выводок ежей, твердо намеренных выдержать все испытания и построить счастливую жизнь в совсем, казалось бы, непригодных для нее условиях. Отлично, я еще и простыть тут успела — как нельзя вовремя!
Ну, хотя бы медведь себя ждать не заставил — в ответ на мой оклик почти сразу где-то наверху раздались удивительно легкие для такой туши шаги, и через минуту в округлом выходе из берлоге нарисовался внушительных размеров силуэт с очаровательными круглыми ушками. В дневном свете его лапы казались очень тонкими и безжизненно свисали, не шевелясь, зато размеры когтей меня сильно впечатлили — поди, с мой палец каждый, если не длиннее…
Минутку. Это ж как он такими лапищами узелки на стеблях развязывал?
И вообще, он же на корточках сидел?!
Присмотревшись повнимательнее, я радостно заржала в лицо вошедшему хозяину.
Моя покорность и готовность принимать за действительность любой бред, автоматически выработанная в адаптационных целях, и бархатная темнота аррианской ночи сыграли со мной злую шутку. Никаких говорящих зверей на Аррио, само собой, не водилось. В берлогу вошел высокий человек в густой медвежьей шкуре, искренне недоумевающий, с чего это его гостью так проперло, что она чуть ли не по полу катается да кулаками мать сыру землицу молотит.
— Что случилось? — с глуповатым видом откинув капюшон из медвежьей головы, поинтересовался спасенный. Пришлось успокоиться, глотая полуистеричные смешки, глубоко вздохнуть и покаяться в своих ночных впечатлениях.
Слушая мою версию событий, «медведь» сначала хмурился и предлагал осмотреть руки и спину, пока я рассказывала, как вытаскивала его, а под конец тоже расхохотался — таким мягким, будоражащим смехом, что не присоединиться к нему было невозможно.
— А руки все-таки осмотри, — смущенно попросила я, отсмеявшись. — Правая до конца не сгибается.
Хозяин легко кивнул, медвежья голова дернулась вслед за ним, словно зверь еще надеялся отомстить, оттяпав убийце затылок.