Томас застыл, спрашивая себя – неужели и дракон против него? Но Смычок пронесся над его головой, и Томас услышал, как он с потрескиванием и свистом выдохнул огонь. И снова он обернулся, выхватывая из колчана очередную стрелу, бросая ее на лук, натягивая тетиву – все сразу одним стремительным движением.
Боб Долгозуб пылал, воя от боли и страха. Он рухнул наземь, и Томасу немедленно стало ясно, что произошло. Саблезубый тигрочеловек бросился на Томаса сзади – разодрать его, покончить с ним. Дракон Смычок спалил его заживо.
Даже сейчас, когда пламя лизало громадные, похожие на клыки зубы, торчавшие из нижней челюсти Боба, когда его шерсть и кожа обуглились, тигрочеловек пытался заставить свои лапы двигаться вперед. Боб в последний раз замахнулся на него, но Томас отступил. Потом Долгозуб умер.
– Смычок… – начал Томас. Но дракон уже летел к окну.
– Я хочу помочь Брауни! – крикнул он. – Для тебя я уже сделал все, что мог.
Глаза у Томаса расширились, но он ничего не ответил. За несколько секунд Смычок дважды спас ему жизнь. О чем еще он мог просить?
Шакал Фонарь в дальнем углу улучил секунду и когтистыми лапами ударил генерала Арахисовое Масло, но тот увернулся и снова взмахнул мечом. Ни один из них не осмеливался приблизиться к другому.
Томас натянул тетиву лука, несмотря на сопротивление, и крутанулся, чтобы прицелиться в Султанчика. Но пони уже сорвался с места. Несмотря на рану, он рысью несся к двери, через которую появились старина Шак и Долгозуб. К выходу на черную лестницу крепости.
Томас нахмурился. Бегство было не в духе Султанчика.
Потом он услышал надсадный кашель и плач, доносящиеся с лестницы за аркой. И яростное шиканье Ворчуна.
И все понял.
– Ворчун, гнусный предатель! – крикнул Султанчик на бегу к двери.
– Натан! – закричал Томас.
Он готов был броситься к арке, когда услышал позади какую-то возню. Вскрик боли и раскат недоброго смеха. Адское лицо Фонаря вспыхнуло ярче, по стенам заплясали его зловещие тени.
– Мальчик! – взревел старина Шак.
Томас обернулся, чувствуя, как его, словно магнитом, тянет туда, куда его малыша уносят от него по лестнице. Он разрывался напополам. Но когда он увидел, что Фонарь стоит над неподвижным телом генерала Арахисовое Масло, он остолбенел.
– Папа? – нерешительно позвал Томас.
Но его отец лежал неподвижно, и в животе его зияла рана. Арахисовое масло, кожа и мышцы были разодраны, и внутренности вывалились наружу розово-красно-коричневым клубком. Над ним на задних лапах стоял шакал Фонарь. Его тыквенное лицо было измазано кровью, и чудовищные лапы – тоже. Но была и другая кровь. Кровь самого Фонаря. Она обильно текла из полудюжины ран в тех местах, где меч генерала задел, рассек или пронзил его. И все же, непонятно каким образом, шакал крепко держался на ногах. Его низкий, надменный, вкрадчивый смех эхом раскатился по залу.
Потом он поднял заднюю ногу и помочился на пол, метя свою территорию, и его моча смешалась с кровью отца Томаса Рэнделла.
Томас выкрикнул что-то нечленораздельное даже для него самого. И выпустил стрелу, которая все эти непостижимые бесконечные секунды покоилась на его луке. Она влетела шакалу Фонарю в глаз, пробила затылок его тыквенного черепа и продолжила полет – лишь затем, чтобы бесполезно дзенькнуть о стену.
Огонек свечи в голове старины Шака слегка затрепетал, потом загорелся ровно. Из дыры в затылке тошнотворно пробивался свет, отбрасывая тень раны на стену.
– Наш Мальчик, – прошептал Фонарь. – Здесь все было идеально, пока не появился ты. Меня боялись. А потом пришел ты, и страх исчез. Ты изменил все и подчинил себе.
Я убью тебя только за одно это. Ты не сделаешь по-моему, значит, ты умрешь. Может, Обманный лес умрет вместе с тобой, но лучше так, чем жить без их страха, который питал меня. Я был здесь дотебя. Может быть, я останусь здесь и после тебя.
Томас покачал головой.
– Ты спятил. Я подарил тебе такой страх, какого ты и представить себе не мог. Я подарил тебе страх миллионов детей, для них ты был самым худшим порождением их ночных кошмаров. Неужели ты не понимаешь этого?
Старина Шак громко расхохотался, морщась от боли в ранах, наконец-то проявляя хоть какую-то уязвимость.
– Ты болван, Томас, – произнес жуткий зазубренный рот. – Это не страх. Ты сделал из меня выдумку, книжное зло, ужас на словах. Выдумку. В этом нет подлинного страха. Что может быть безопаснее выдумки? Даже самый напутанный ребенок все равно может закрыть книгу и отложить ее в сторону.
Томас прищурился.
– Ты прав, – сказал он и потянулся за следующей стрелой. – И, пожалуй, настало время положить этой выдумке конец.
В тот же миг, когда Томас положил стрелу на лук, шакал Фонарь бросился на него. Он взревел, по стенам разбежались гротескные отблески света, и не успел Томас даже натянуть тетиву, как когти Шака обрушились на него. Словно иглы впились ему в лицо и грудь, и он закричал.
И упал. Яростно рыча, истекая расплавленным воском вместо слюны, шакал Фонарь начал рвать его. Томас закричал. Боль была настолько сильной, что его мозг отказывался воспринимать ее, и сознание начало гаснуть. Когти вспарывали его живот и пах, мышцы ног, терзали обнаженные ребра.
Фонарь отскочил в сторону, сжимая в челюстях окровавленную добычу. Потом стал подкрадываться обратно. Те ошметки инстинкта самосохранения, которые еще оставались у Томаса, заставили его перевернуться, и он пополз по залу. Он едва понимал, что за ним и под ним волочатся куски его плоти.
Еще несколько дюймов – и он затих, ткнувшись щекой в лужу отцовской крови с шакальей мочой пополам. Он даже не почувствовал запаха. Когда темная тень уже начала застилать его сознание, затмевая разум, он подумал о Натане. Тогда его разум вернулся обратно, в здесь и сейчас, и он подумал «Все должно было быть не так».
Он в последний раз протянул руку, и кончики пальцев коснулись щеки мертвого отца.
Шакал Фонарь зарычал. Шакал Фонарь рассмеялся.
И тогда Томас Рэнделл умер.
Эмили сидела на деревянном стуле между двумя кроватями в палате Натана, подремывая на солнышке, которое било в окно. Негромкое попискивание двух одинаковых мониторов, отслеживавших сердечные ритмы Томаса и Натана, убаюкивало ее.
По экрану Томаса поползла тонкая прямая линия.
Глаза Эмили распахнулись.
Она закричала.
Когда Томас умер, по телу шакала Фонаря пробежал холодок страха, и он даже поежился. Он оглядел стены, посмотрел на солнечные лучи, льющиеся сквозь окна. Пол под его ногами все еще был вполне твердым.
Шакал Фонарь снова расхохотался.
Томас Рэнделл мертв. Наш Мальчик. Его больше нет, а Обманный лес уцелел. Теперь старина Шак станет его безраздельным хозяином, и смерть любому, кто встанет у него на пути.
Он задумался. Ухмыльнулся. После этой битвы в лесу осталось не много таких, кто осмелится встать у него на пути. Пожалуй, из всех – один лишь дракон. И еще этот чертов гном Ворчун, который оказался предателем и попытался утащить мальчишку Натана в безопасное место. О, он видел, как они спускались по лестнице. И видел, как Султанчик бросился в погоню.
Славный пони. Старина Шак подумал, что надо будет наградить его какой-нибудь высокой должностью в его новом королевстве.
Скребя когтями по каменному полу, подошел к окну, которое выходило на бескрайнее плато и реку Вверх. Сначала он не увидел их. Единственные, кто шевелились, были три уцелевших лесных стража, топтавшихся у входа в крепость внизу.
Но Ворчун не мог уйти этим путем. Деревья остановили бы его, не зная, что он снова переметнулся на другую сторону.
Шак перешел к другому окну, откуда открывался чуть более прямой вид на берег реки и обрыв в ничто вдалеке. И – пожалуйста. Гном с мальчишкой, перекинутым через плечо, шагал по каменистой площадке к воде.
– Ворчун! – оскалился он. – Я сожру твое сердце.