Минскер поднял взгляд, и Минна улыбнулась ему, с обманчивой любезностью.
– Конечно, – сказала она. – Цадику приличествует почетное место.
3
После ужина Моррис Калишер принялся расспрашивать Аарона Дейхеса о его работе. Аарон Дейхес отвечал вполне искренне: живопись никому не нужна. Зачем писать? Тора справедливо ее запрещает. Это идолопоклонство.
Моррис Калишер усмехнулся:
– Ты веруешь в Тору, а соблюдаешь ли прочие ее заповеди?
Минскер вмешался в разговор и заявил, что человек вправе совершать те благие поступки, какие под стать его духу. Надо иметь «свободный выбор и в грехах», так он аргументировал. Подчеркнув, что и пророки пренебрегали практикой человеческого самопожертвования. А поскольку все религии просто ступеньки лестницы, ведущей к поискам Бога, каждый вправе искать на свой лад, при условии, что подчиняется законам морали и не творит иного зла. Минскер сравнил религии с научными теориями. Можно принять их или отвергнуть, можно поменять одну на другую, но это не означает, что отвергаешь науку. Все атеисты делали одну и ту же ошибку. Отвергая тот или иной авторитет, они думали, что отвергают Бога. Наука не перестала быть наукой, когда были отвергнуты Аристотелева физика и биология, точно так же религия останется, пусть и будут отвергнуты откровения Моисея, Будды или Иисуса.
– Без порядка, – сказал Аарон Дейхес, – религии быть не может.
– Можно и порядок изменить. Так поступают во всех казармах.
В тумане дискуссии возник голос Минны:
– Герц, вы уже видели мой портрет?
– Несколько раз.
– Пойдемте, посмотрите еще разок, а потом скажете, вправду ли живопись так греховна.
Герц Минскер нехотя встал.
– Ладно, слово хозяйки дома – закон.
В коридоре он тихонько сказал ей:
– Зачем ты так делаешь?
– Мне необходимо поцеловать тебя.
– Ты с ума сошла.
– Да, так и есть.
Минна заранее стерла с губ помаду. Прижалась ртом к губам Минскера, а он разозлился: «К чему этот риск?» Детские капризы. Он хотел поскорее вернуться в гостиную, но она стояла на своем:
– Не убегай. Не дрожи. Никто ничего не подозревает.
Немного погодя они вернулись, и Минскер сказал Дейхесу:
– В самом деле, такие картины нельзя считать грехом. В них постоянно видишь что-нибудь новое.
– И что же ты видишь? Ничего.
– Ну-ну, наш друг Дейхес в плену странного настроения, – сказал Моррис Калишер. – Но это пройдет, пройдет. Бесспорно, изучать Тору и вести себя этично – дело благое. Но коли уж ты человек современный, то искусство вообще лучше карточной игры. В конце концов, любой талант – дар небес.
– А как насчет талантов, что высекали идолов?
– В наши дни никто идолам не поклоняется. Кроме разве что нацистов.
– Служить людям все равно что служить идолам, – сказал Минскер. – Фактически это одно и то же.
– Если так, то коммунисты самые ужасные идолопоклонники, – воскликнул Альберт Крупп. Он давно пытался присоединиться к дискуссии и успел поднять палец, но никто на него не смотрел. – Нет идола хуже, чем Сталин, – добавил он.
– Это верно, однако толика идолопоклонства присуща каждому, – заметил Герц Минскер. – Разве, например, любовь не есть форма идолопоклонства?
– Ну, ты преувеличиваешь, – возразил Моррис Калишер. – Праведники тоже любили. Иаков любил Рахиль.
– На самом деле он четырнадцать лет служил за нее.
– Тора не считает это грехом. Напротив.
– Тора велит проколоть рабу ухо в знак того, что он должен служить вечно.
– Право же, Минскер, вы играете словами, – воскликнула Минна. – Если любовь – идолопоклонство, то, значит, я тоже поклоняюсь идолам. С тех пор как мне сравнялось семь, я всегда кого-нибудь любила.
– Можно любить и не быть рабом.
– Нет, нельзя.
– Ну, Миннеле, ты преувеличиваешь. Все вы преувеличиваете! – сказал Моррис Калишер, неуверенный, как ему сформулировать свой аргумент. – По правде говоря, все до́лжно делать с умом. В Первую мировую австрийские офицеры подцепляли где-нибудь шлюху, сажали ее в ванну с шампанским и пили, пока не валились с ног. Вот это – идолопоклонство в худшем смысле. Но если женишься по закону и живешь в мире – это не идолопоклонство. И так дело обстоит во всем. Маймонид учит, что всегда надо выбирать золотую середину. Это и есть еврейство. Взять хотя бы нас, Миннеле. Я люблю тебя и полагаю, ты тоже любишь меня, иначе бы не пошла за меня замуж, в конце-то концов. Но никаких оргий мы не устраиваем, боже упаси. Мой отец, несомненно, тоже не устраивал оргий с моей маменькой, да пребудут они оба в святом раю…