— Приемные часы, надо же! — мужчина подошел, поклонился коротко статуе и сел возле импровизированного костра, разложенного на камнях двора. В котелке над ним что-то булькало, и пахло странно, пряно и густо. Количество специй говорило, что мясо в котелке — так себе.
— Так уж тут заведено, добрый господин, — проворчала старушка, перемешивающая варево. — Они тут сами решают, кого пускать и когда.
— Мне нужно видеть настоятеля, — твердо сказал мужчина, — и как можно скорее. У меня есть ярлык настоятеля Столичного храма.
— А у меня карта паломника, — пожала плечами вторая старушка, — да что толку? У них там свои правила. А после того, как их ограбили, стало еще хуже.
— Ограбили? — подхватив свои пожитки, Лин поспешила к огню. — Простите, что прерываю ваш разговор, но что это значит — хуже?
Старушки переглянулись и посмеялись над чем-то вполголоса.
— Ну как сказать, деточка… Одного пустили давеча, а час спустя вышвырнули, едва все кости не переломали. А кое-кто и вовсе не вернулся.
— Но ты не переживай, деточка, — первая старушка облизнула ложку, которой мешала варево, и подмигнула. — Твой любезный мне показался славным малым, кто такому милашке зло сделает?
Должно быть, ужас отразился у Лин на лице. Старушки вновь захихикали, и мужчина посмотрел на них строго и неодобрительно.
— Не беспокойся, барышня, ничего там с твоим женихом не сделают. Это все же монастырь.
— Он мне не жених, — насупилась Лин, — а наставник. И меня выставили за ворота, хотя я должна заботиться о мастере.
— А что ты хотела? — усмехнулся мужчина, и легкая улыбка совершенно преобразила его строгое лицо, сделав живым и особенно красивым. — Это мужской монастырь. Что там делать женщине, тем более молодой и привлекательной?
Нечаянный комплимент заставил Лин зардеться.
— Мне все же надо попасть внутрь… — мужчина достал пару ярлыков из нефрита — камни такой красоты Лин видела впервые — и посмотрел на них задумчиво и как-то неодобрительно. — Что ж, придется все же это использовать.
— Господин! — Лин поймала его, уже уходящего, за рукав. — Возьмите меня с собой! Помогите мне!
Мужчина опустил взгляд. Лин, смущенная, поспешила разжать пальцы.
— Как я тебе могу помочь, девочка?
— Я… я переоденусь в мужское платье, одежда наставника у меня с собой. Вы просто скажите, что я с вами. Господин, пожалуйста!
Мужчина смерил ее задумчивым взглядом.
— Как тебя зовут, девочка?
— Лин. Наставник дал мне свое родовое имя, так что я — Иль’Лин.
— А я — Цзюрен, безо всякого родового имени. Зачем тебе так нужно в монастырь, госпожа Иль’Лин?
— Я должна помочь наставнику!
— А без тебя он не справится?
Это был хороший вопрос. Лин верила, что мастер Ильян всемогущ. Но также она знала, что о себе он и в самом деле позаботиться не может. Он о том попросту позабудет, как иногда забывает есть и спать, слишком увлеченный делом.
— Н-нет. Мне очень нужно там оказаться.
Цзюрен разглядывал ее больше минуты.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Попробуем. Но если ничего не выйдет, ты не станешь устраивать скандал и мешать мне. Мне нужно в монастырь побольше твоего.
Лин с готовностью кивнула и юркнула за ближайшую палатку.
Мужская одежда мало чем отличалась от привычной ей женской, разве что ткань была тяжелее да подол верхнего халата короче и открывал щиколотки. Это Лин даже нашла удобным. А вот с прической пришлось повозиться. Волосы никак не желали складываться в тугой аккуратный пучок. Выйдя из палатки с зажатыми в зубах шпилькой и лентой, почти признавшая свое поражение, Лин вызвала тихий смех Цзюрена.
Смех был красивый.
Продолжая улыбаться, мужчина поманил ее пальцем. Лин подошла. Цзюрен был на голову выше, и взгляд Лин уткнулся в причудливо уложенные воротники, тонкое сочетание серого и бледно-зеленого. Теплые руки коснулись ее волос. Лин вздрогнула. До той поры ее не касались мужчины — наставник не в счет. Да и сама она так близко оказывалась только к пациентам, людям больным и немощным.
— Вот так-то лучше, — Цзюрен вколол в пучок шпильку и отступил. — Идем, молодой господин.
Возле статуи Горнего Владыки Цзюрен остановился и аккуратно пристроил свой меч у ног небожителя. Там уже лежали вещи, которые идущие в монастырь взять с собой не могли — на сохранении, под пристальным и строгим взглядом божества. Кое-кто из паломников косился недобро на эти скромные сокровища.