— К остальным ее. И проверь замки.
Лин снова потащили куда-то — страшно было глаза открыть — снова швырнули наземь. В нос ударил застарелый пот, а в уши — жалобные причитания.
— Заткнитесь! Получите у меня!
Вой затих немного, но не прекратился. Лин выждала еще пару минут и, открыв глаза, огляделась. Не сразу в темное, едва разгоняемой светом воткнутого в песок в отдалении факела, удалось разглядеть свое узилище. Ее заперли в клетке, сработанной из толстых бамбуковых прутьев, поставленных так часто, что едва рука пролезала. Соседками ее были четыре перепуганные девушки, а чуть поодаль стояла еще одна такая же клетка. Еще одна в отдалении.
Лин села, выпутавшись из халата, и прислонилась к прутьям решетки. Посмотрела на соседок.
— Где я?
Девушки то ли ее не поняли — вид у них был необычный, не из Карраски они были родом, — а то ли были напуганы до того, что утратили дар речи и только и могли, что выть. Поняв, что и слова от них не услышит, Лин плотнее закуталась в халат Дзянсина и сжалась в комок. Конопляная ткань пахла неожиданно: не железом и пеплом, как она ожидала, а пряностями и благовониями. Домом. На глаза навернулись слезы. Жизнь научила Лин сдержанности. Родной отец пожелал от нее избавиться, матери она и вовсе не знала. Лин давно выучила, что слезы не помогают. Но они все лились, по счастью, беззвучно, и Лин не могла остановить их поток.
Если что Шен и умел в совершенстве, так это прятаться и уходить от проблем. Жизнь в столице бывала опасной, и потому нередко приходилось изобретать способы избежать трудностей. Когда следом за кочевниками появились разбойники, Шен укрылся за барханами, закопавшись в горячий песок. Небо оказалось благосклонно: его не нашли. Кочевники отправились в погоню за Цзюреном, разбойники тоже умчались, и тогда Шен выбрался из-под песка и сел на землю, огорошенный. У него обнаружилась совесть.
Не то чтобы Шен был совсем уж бесстыжий. Иные законы Неба он соблюдал: не убивал, не обирал нищего, не прелюбодействовал с женой соседа (а она была прехорошенькая). У Неба были разумные законы. Но точно так же он не помогал ближним и дальним, если в том не было выгоды. Столица — жестокое место, и, чтобы там выжить, приходится быть жестоким. И опыт столичной жизни говорил, что нужно забыть о девчонке и отправиться вперед, придерживаясь прежнего направления. Но проклятая совесть не давала покоя.
Шен посидел немного, глядя прямо перед собой. Потом поднялся и пошел неспешно в том направлении, куда ускакали разбойники.
Он и сам не знал, почему. Возможно, Лин напомнила малютку Шензы, хотя между ними было мало общего. А может, солнцем голову напекло.
Вечерело. Небо над пустыней всегда ясное, и, когда взошла луна, на песок легли контрастные тени. Видно было далеко вперед, и легко были различимы силуэты всадников, едущих неспешно с бархана на бархан. Самого Шена также было видно, как на ладони, и поэтому приходилось двигаться осторожнее. Впрочем, на его счастье, разбойники назад не оборачивались.
Спустя пару часов на горизонте показалось алое пожарное зарево, а потом на его фоне видно стало стоянку кочевников. Кругом располагались шатры из пестрых тканей и шкур, в центре горел огонь. Приблизившись, Шен затаился за барханом, оценивая обстановку. Лагерь был хорошо устроен: часовые по краям, укрепления из каких-то повозок. За этой «крепостной стеной», кроме палаток и костра, Шен разглядел несколько клеток; в таких перевозили обычно заключенных.
Работорговцы.
Официально рабство осудили, как неугодное Небу, еще при деде нынешнего короля. Соответствующий указ высекли на скалах, его передавали до сих пор из уст в уста. Но рабство оказалось рабству рознь. Человека можно было до сих пор лишить свободы за долги, или за проступки его родных, или за одно неверное решение господина, на земле которого он живет. Человека, в конце концов, можно было купить у таких вот бродяг-кочевников, приходящих из пустыни. Купить, конечно, тайком, ведь такой раб — не преступник, не должник — определенно был неугоден Небу. Небо, впрочем, склонно зажмуриваться.
Шен Шена передернуло. Он высоко ценил свою свободу. На секунду он взглянул на происходящее совсем иными глазами. Лин угодила в руки работорговцев, и судьба ее виделась совсем ужасающей. Сидя на песке, залитом лунным светом, Шен все никак не мог решить, должен ли он сам рискнуть свободой и жизнью ради этой девчонки.