Наконец, толпа довела меня до невысокого бревенчатого, как и все постройки в этой деревне, храма, вокруг которого плыл тонкий аромат ладана. Я вскинула голову вверх и отметила странный символ на бревенчатом куполе. Знак был похож на изображение, кхм… седалища в социальных сетях – две смотрящие в разные стороны скобки[1].
Осознав параллель, я едва не расхохоталась. Но не стала привлекать к себе лишнего внимания, и так люди пораженно оборачиваются. А мне еще, возможно, с ними как-то жить…
Эврика! А ведь нынче у меня есть экспресс до столицы! Как раз в пути сразу станет понятно, на землюшке ли я русской или нет. Лучше бы, конечно, да, ибо быть непонятно где в непонятно какой отдаленности от привычного мира и родных людей – такое себе удовольствие.
Пока близкие родственники невесты и самые наглые селяне располагались на лавках – которые сразу напомнили о католических храмах, - я решила сначала осмотреть здание снаружи. Если постройка будет иметь хоть какой-то намек на двадцать первый век – все сразу встанет на свои места.
Люди пытались набиться в огромный зал и с удивлением посматривали на выходящую меня, сноровисто орудующую локтями и коленями для достижения цели. И чего зенки вылупили? Неужели все как один думают, что мне интересно смотреть на историческое бракосочетание? Пф, чем оно может удивить меня после киношной свадьбы с дьяволом?
А вот по-настоящему в ЗАГС не хочу, даже не просите. Мне и так неплохо живется.
Выбравшись на улицу и громко выдохнув, я решила обойти вокруг длинной прямоугольной церквушки, чтобы пока не сидеть без дела. В приоритете, конечно, был осмотр постройки изнутри, но все планы полетели к чертям, когда я решила помочь рыдающей незнакомке.
Попытка побега
Я шла по тропинке вдоль бревенчатой стены, внимательно приглядывалась ко всему, и отстраненно размышляла о том, кто же проложил боковую просеку и с какой стати она уходит вглубь окружающего церквушку леса? Неужели послушники там молятся? Усердно, небось, до онемения рук, хе-хе?
Больное воображение тотчас нарисовало чудную фантазию: на землю после «ручного труда» падают белесые капли, из-под травы пробивается росток с головой младенца и, уплотнившись наподобие гусеницы, рывком падает на траву и ползет прочь.
Так появляется новая жизнь, когда не дают создать ее традиционным путем…
…Нет, я не курила. Только если в воздухе не витают какие-нибудь особенные благовония.
Тряхнув лохматыми еще со съемок волосами, я решительно продолжила знакомство с местностью. По-летнему солнечная погодка радовала глаз, грудь наполнялась прогретым воздухом и ароматами свежескошенной травы. Деревянная стена слева ничем меня не привлекла, в притоптанной растительности под ногами никаких фантиков не валялось, подозрительной активности не отмечалось.
Хотя… Постойте, что это?
Я замерла перед поворотом, расслышав тихий горестный плач. Сначала подумала, что у какой-то птицы тут брачный период – так воспринимались эти истерические звуки. Но они доносились из-за угла и принадлежали, судя по судорожным вздохам, все же человеку. Возникла мысль подкрасться и тайком узнать, что за беда и с кем приключилась. Вдруг это разливается неудачная актриса, которую с площадки турнули?
Я потопталась на месте и, не услышав ничего достойного, кроме прерывистого «ы-ы-ы», решила осторожно выглянуть.
За храмом располагался крошечный скверик – пара дорожек, несколько клумб с пестрыми цветами, благоухающие чем-то сладким кусты, и березки, толпой уходящие в достопамятный лесок. У бревенчатой стены располагалась единственная лавка, на которой и сидел источник странных звуков.
Это была девушка лет двадцати, чуть младше меня. Если не смотреть на опухшее от слез багровое лицо с глазами-щелочками, то она была весьма видной особой: толстая, шириной в руку иссиня-черная коса с вплетенными белыми бусами, перекинутая на грудь и доходящая аж до бедер; хрупкое тело, обряженное в алый, расшитый золотыми и зелеными нитями сарафан; изящные кисти рук, выглядывающие из-под светлой с цветным орнаментом рубахи. Рядом на покосившейся скамейке лежал, заботливо распрямленный большой красный с бахромой платок.
На меня страдалица не обращала никакого внимания, продолжая лить слезы и теребить на коленях косу.
– Привет, – дружелюбно начала я нашу беседу, выходя из-за угла. – Где все?
Не трудно догадаться, кем могла быть эта девица. Странно, что ее оставили одну, все же невеста, как-никак. Или это такая извращенная традиция – дать несчастной время прочувствовать тоску по потерянной свободе?