- С задачей? Она что-то делала по твоему распоряжению?!
Бывший колдун фыркнул, возмущённый новым, непростительно требовательным тоном сына. Он уже хотел было уйти, но Глеб резко схватил его за плечо, не давая двинуться с места.
- Где Нора?
Атэхэйлн зло улыбнулся, ненадолго забывая о собственных сожалениях.
- Сгинула. Навечно. Она оказалась ещё более бесполезной, чем я предполагал…
Он не успел договорить. Неожиданный сильный удар сбил с ног. Лишённый силы колдун с изумлением посмотрел на взбешенного сына и, подчиняясь укоренившемуся порыву, протянул к нему руку, глядя в глаза, стремясь обрушить на него свой гнев, всю разрушительную мощь веками накопленной силы.
Раньше, чем он вспомнил и осознал, что привычный, уже ставший естественным жест не имеет ни малейшего смысла и может вызвать в ответ лишь смех, на него обрушился новый удар.
Глеб упорно что-то спрашивал, пытался вызнать, но охваченный яростью бывший колдун уже не различал слов. Он жаждал отыграться, снова утвердить свою власть, и ради этого был готов биться до последнего.
Очередной толчок, вызванный уже не столько бессильной злостью, сколько желанием утихомирить разошедшегося старика, отшвырнул его к стене. Не удержав равновесие, Атэхэйлн рухнул, ударяясь головой о ребро батареи.
Глеб замер, поражаясь внезапной тишине и не сразу понимая, почему отец вдруг затих. Лишь разглядев неестественную позу лежачего и небольшие потёки крови, понял, что произошло.
Он склонился над поверженным, до последнего надеясь на счастливый исход, но открывшаяся глазам картина не оставляла никакой надежды. Висок упавшего оказался рассечен о металл, всё ещё выступающая кровь на глазах густела и скоро остановилась совсем, оставляя на лице бывшего колдуна устрашающие разводы. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – пострадавшему уже не помочь, жизнь ушла из него.
Лапин прошёлся из угла в угол, постепенно приходя в себя. К его собственному неподдельному ужасу, случайная и такая нелепая смерть отца не вызывала никаких чувств. Он мог лишь напряжённо прикидывать, стоит ли вызвать полицию и попытаться убедить их в несчастном случае или лучше самому избавиться от тела.
Наверное, бывшего колдуна никто не стал бы искать. Людей он всегда ни во что не ставил, а среди равных себе вряд ли с кем-то был настолько близок, чтобы о нём стали волноваться. По крайней мере, Глеб, неплохо зная характер отца, не мог представить, чтобы того заинтересовала чья-то дружба.
Глеб снова посмотрел на неподвижного отца, умышленно стараясь пробудить в себе обычные родственные чувства. Но, похоже, сейчас ничто не могло преодолеть охватившего его нерушимого равнодушия. Как только он услышал от Атэхэйлна о предполагаемой смерти Норы, остатки старых иллюзий испарились, открывая ему человека – или не совсем человека – которому никогда не было до них дела, который не был бы горд или благодарен, даже выполняй они все его распоряжения и требования.
Они были друг другу не просто чужими – чуждыми. Собственное сочувствие и желание помочь внезапно показалось донельзя глупым. Глеб уже не понимал, как мог думать, что теперь отец станет обычным стариком, который научится ценить то же, что и его семья, научится жить с ними. Теперь это казалось глупым. Какого-то ритуала мало, чтобы стереть прошлое. Это под силу только жизни. И, видимо, смерти.
Агнесса перекатилась на спину, вглядываясь в умиротворяющую синеву южного неба. Царящее вокруг безмолвие, казалось, проникало в неё, становилось её частью и её делало частью себя. Невероятная, первозданная безмятежность не нарушалась даже пением птиц или шорохом листвы. Всё вокруг сонно замерло, словно сам мир погрузился в приятную послеобеденную дрёму.
Они уже несколько месяцев жили в небольшом домике в горах, затерявшемся так далеко от другого жилья и туристических троп, что нечаянные гости не забредали сюда даже случайно.
Тогда, после того, как проклятье наконец разрушилось, освобождая их обоих, Феликсу понадобилось время, чтобы восстановиться. Та часть духа, которая помогла сохранить ему жизнь, оказалась слишком незначительной, чтобы оставить и силу. Конечно, один из перворождённых не мог утратить её полностью, но стал не могущественнее новорожденной сущности.
Кроме того, его постоянно мучила слабость. Собственной энергии было недостаточно, чтобы окончательно вылечить тело, и нанесённая во время ритуала рана заживала самостоятельно, медленно и неохотно.