Сейчас он был благодарен за это молчание, за сомнения, неготовность сразу отречься от той близости, которая возникла между ними за время её беспамятства. Он догадывался, что Агнесса вряд ли когда-нибудь снова станет полностью ему доверять, вряд ли сможет находиться рядом, не опасаясь вспышки ярости, от которой она уже однажды пострадала, вряд ли сумеет не думать о проклятье, которое делало её гибель его спасением.
Феликс видел, что она, хоть и перестала его избегать, как в первые дни после пробуждения, и, кажется, даже поверила в бескорыстность его заботы, всё равно не знает, как теперь себя вести. Считать его другом, вынужденным союзником или затаившимся противником? Иногда ему казалось, что ведьма готова оттаять, но она тут же спешила снова отгородиться, вернуть дистанцию.
Она слишком боялась поверить во что-то хорошее, а потом столкнуться с предательством, поэтому предпочла заранее отказаться от возможной теплоты. И, если бы дело не касалось его самого, Феликс бы полностью одобрил это решение.
- Нет, - неожиданно прозвучало в воцарившейся тишине, и Феликс не сразу понял, что это не призыв остановиться, а ответ на его вопрос.
Первая напряжённость ушла, и Агнесса незаметно для себя расслабилась, позволяя колдуну массировать её затылок, иногда словно невзначай соскальзывая на шею с ненавязчивой лаской. В нём не было нетерпения, лишней настойчивости – только нежность, сдерживаемое желание и ожидание её реакции. Их единство, понимание чувств другого вдруг показалось ведьме таким естественным, необходимым, что ответ пришёл сам собой.
- Теперь мне уже было бы без этого одиноко, - добавила Агнесса.
Она не возразила, когда Феликс наклонился, целуя её в висок. Откинула голову ему на плечо, чуть повернулась, безмолвно предлагая не останавливаться. Охватившее колдуна минутное неверие и возникшая за ним радость окутали её, волнуя не меньше ласки, заставляя чувствовать себя сокровищем.
Мужчина неспешно, тоже прислушиваясь к ней, потянул воротник свободного домашнего свитера, оголяя плечо ведьмы, чтобы тут же приникнуть к нему губами. Агнесса закинула руку назад, ладонь скользнула по щеке колдуна и уверенно легла на его затылок, прижимая ещё ближе, направляя.
Теперь он не торопился не из опасения испугать или отвратить от себя. Он желал насладиться каждым мгновением новой, невозможной раньше близости, растянуть каждое движение, уловить каждый оттенок своих и её чувств.
Когда ласкающие её губы замерли, добравшись до кромки ткани, Агнесса сама подняла руки, призывая избавиться от ненужной помехи, и протяжно застонала, когда горячие, чуть подрагивающие от сдерживаемой страсти мужские ладони коснулись голой кожи.
Она наконец обернулась, желая уже более решительных ласк, нетерпеливо потянула вверх рубашку колдуна, повторяя его движение. Было уже невозможно различить, что чувствует она, а что – он. Ощущения – сильные, острые, смешавшиеся и ставшие общими – затягивали в безумный водоворот, в котором не было место ни сомнениям, ни воспоминаниям, ни страху перед будущим.
Агнесса не заметила, как они поднялись наверх, как оказались в спальне. Она помнила только прикосновения – невероятно родные, знакомые, и всё-таки совершенно новые.
Осознание, что ведьме нравится всё, что он с ней делает, будоражило, пробуждало незнакомый раньше восторг. Феликс ловил её эмоции с не меньшей жадностью, чем ответные ласки, купался в них, меняя неспешную томную нежность на острое нетерпение, безумную эйфорию, и снова возвращаясь к неге.
Потом, когда обессиленная колдунья доверчиво прижалась к нему в полудрёме, Феликсу вдруг показалось, что сейчас он может назвать себя счастливым.
- Ты останешься со мной?
Агнесса чуть повернула голову, устремляя на него вопросительный взгляд.
- Навсегда, - уточнил колдун. – Ты будешь со мной в каждом воплощении?
Агнесса на мгновение прикрыла глаза – не думая над ответом, но пытаясь понять захлестнувшие её чувства.
- Я останусь. Останусь, пока мы оба существуем.
- Навечно, - убеждённо повторил он.
Агнесса улыбнулась, засыпая. Сейчас она была готова в это поверить. Как и в то, что они сумеют найти выход из того тупика, в который загнали себя несколько столетий назад, и будут по-настоящему счастливы. Всегда.