Он часто посещал фестивали и премьеры, умел легко и элегантно знакомиться, был эрудирован и остроумен. Многие деятели кино знали его в лицо, принимали почему-то за преуспевающего критика.
Наводчик был уверен, что в Доме творчества обязательно встретит кого-нибудь из знакомых. Ну а если не повезет — что ж, тоже не проблема. Завязать новые контакты не так уж сложно.
Однако ему повезло. По дорожке уныло брели режиссер Крошкин и заслуженный артист республики Махальский. Деньги у них кончились, а выпить хотелось. Чтобы остудить творческую жажду, приятели вышли подышать свежим воздухом. Как и положено истинным художникам, они верили в чудо. И чудо действительно явилось им в лице Наводчика.
— Мне так одиноко, друзья мои, — патетически пожаловался он, — хоть вешайся. Так хреново на душе, что даже «Абсолют» не лезет в глотку.
Как он и предполагал, Крошкин с Махальским оказались людьми отзывчивыми. Они проявили великодушие и согласились разделить с ним и трапезу, и помывку в бане.
А Наводчик, ведя их к вилле, мысленно потирал руки. Руки-щупальца…
Водица с шипением выплескивалась на раскаленную каменку, березовые голики, источая свой терпкий лесной аромат, хлестали по раскрасневшимся телам, едва видимым сквозь густой пар.
Марья Устиновна уже не в первый раз приносила в предбанник очередную порцию кваса с хреном — своего фирменного ледяного напитка.
— Баня все грехи смоет, шайка сполоснет, — балагурил довольный Крошкин.
Махальский вторил ему низким поставленным голосом:
— Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка вдарилася.
Они блаженно взвизгивали, отдувались и пыхтели. Вот нежданная-то удача привалила? Что за отличный парень этот хозяин… как его там звать-то? А, неважно. Ух, хорошо…
А Наводчик то и дело выскакивал в предбанник. Но не кваску хлебнуть, а позвонить по радиотелефону: узнать, закончилась ли операция и была ли успешной. Но в ответ пока раздавались только длинные гудки.
Он возвращался в парилку, и Крошкин, помня о том, что они явились сюда с благородной миссией спасти человека от одиночества, интересовался:
— Ну как, друг, полегчало тебе?
— Нет еще, но, надеюсь, скоро полегчает, — честно отвечал Наводчик.
И вскоре снова выходил звонить.
Но полегчало ему лишь тогда, когда гости уже перебрались в гостиную виллы и развалились в глубоких креслах возле стола, накрытого Марьей Устиновной. Успели выпить по первой, когда на том конце провода наконец-то подняли трубку и коротко отчитались:
— Порядок, Батя. Все сработано чисто.
Наводчик выдохнул с облегчением и присоединился к киношникам. Теперь он мог позволить себе расслабиться.
— Благодарю вас, друзья мои. Мне полегчало. Выпьем же за творческую удачу!
«Абсолют» пошел хорошо. Наводчик взял хрустящий малосольный огурчик не вилкой, а прямо рукой.
Тонкой, чистой, ухоженной рукой, не обагренной ничьей кровью.
Глава 9
«Киндер-сюрприз»
Несколько рейсов подряд было отменено, и Сергею с Ванюшей пришлось дожидаться электрички.
Нервы у Сергея были напряжены до предела: с каждой отменой поезда таяла надежда на то, что он успеет к матери до прихода милиции.
Ванечка капризничал: он устал. К этому времени Катя обычно уже поила его чаем и укладывала спать. Мальчишке больше не хотелось ни ананасов, ни пирожков. Он просился к маме.
В здании вокзала было душно, на перроне — холодно. Куртка с Микки-Маусом годилась для дневных прогулок, а для ожидания на открытой платформе ноябрьской ночью была не слишком подходящей.
Наконец сипящие динамики все же прошепелявили об отправлении дальней, александровской электрички. Обычно она не останавливалась в Мамонтовке, но на этот раз, слава богу, в диспетчерской сообразили, что негоже оставлять скопившийся люд без промежуточных станций.
Народу в вагон набилось много. Сергею пришлось стоять, Ванечку удалось пристроить на краешек сиденья, откуда он все время соскальзывал. Электричка — не троллейбус: здесь почему-то не принято уступать места детям.
Сергей встал вплотную к мальчику, охраняя его и от падений, и от сквозняков. Ваня доверчиво привалился щекой к пуховику Грачева. Глаза его слипались. Он ерзал щекой по стеганой ткани, как по подушке, пытаясь пристроиться поудобнее.
— Усатый, — недовольно канючил он, — чего у тебя в куртке? Камень?
— Ну какой камень, Иван? Там пух, как в одеяле. Может, на пуговицу наткнулся?