Следователь кивнул.
— Ее что… изуродовали?
— Нет. Единственный выстрел. В спину. Точное попадание в сердце.
— В сердце, — Юрий опять зашарил пальцами по груди. — Вот сюда, да? Значит, не мучилась.
— По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила мгновенно. Юрий Андреевич, возьмите валидол, я всегда держу его в столе, на всякий случай.
— Всегда? Валидол?
Вдруг его затрясло: после нескольких минут заторможенности началась самая настоящая истерика.
— Вы! — выкрикнул он тонким голосом. — Всегда держите валидол? У вас в кабинете каждый день такое происходит. Вы привыкли. Для вас чужое горе — это кусок хлеба. А я! А Катя! Она у меня — единственная! Куда смотрела ваша охрана? Или обменный пункт не охранялся?
— Охранник тоже погиб. Его расстреляли в упор.
— И поделом ему! — Голос Варламова стал визгливым. — Глядеть надо было!
Жених-вдовец свернулся в кресле калачиком, поджав под себя ноги. Уткнувшись лицом в кожаную обивку кресла, он зарыдал:
— Ка-тя…
«Пожалуй, все-таки доктора надо, — озабоченно подумал Дементьев. — Вдруг у него сердечный приступ начнется».
Ему было, конечно, жаль Варламова: что и говорить, врагу не пожелаешь пережить такое, да еще накануне свадьбы. В то же время и неприятно, как-то неловко было наблюдать эту сцену. Мужик все-таки есть мужик, и он должен держать себя в руках. Особенно на людях. Дома — пожалуйста: хоть в голос причитай.
А впрочем — кто это знает, как бы он сам повел себя, если б, не дай бог, с Анжеликой подобное случилось. Но нет, нет. Этого Бог никак не допустит.
Дементьев сам себе удивился: что это с ним, ведь он никогда прежде не задумывался о Божественном промысле. И вдруг осознал: да это же фраза, произнесенная Надеждой Егоровной, не выходит у него из головы.
«Бог не допустил бы, — как достойно, с какой спокойной, истовой верой говорила эта простая женщина. Вот бы у кого Варламову поучиться самообладанию. А ведь ее положение не менее трагично: сын — преступник… то есть — подозреваемый».
Рыдания тем временем становились все тише, глуше и наконец прекратились. Варламов поднял голову и самостоятельно налил себе еще воды. Правда, рука его при этом дрожала.
— Простите меня за слабость, Геннадий Иванович, — виновато произнес он, растеряв всю свою спесь. — Это шок. Больше не повторится, честное слово.
Он помолчал, сосредоточился:
— Я готов ответить на все ваши вопросы. Лишь теперь я осознал, насколько они были необходимыми и оправданными. Значит, вас интересует…
— Где вы находились в пятницу, во второй половине дня.
Рано или поздно следствие завершится, и «дело» будет сдано в архив. И, быть может, много лет спустя кто-то возьмет эту папку с архивной полки, сдует с нее пыль и перелистает.
Кто это будет? Убеленный сединами историк или юный юрист-практикант? А может, писатель, сочинитель детективных романов, жадно хватающийся за любой острый сюжет?
Кем бы ни был этот будущий исследователь, он обязательно наткнется на пожелтевший бланк со свидетельскими показаниями Ю. А. Варламова, записанными им собственноручно.
Почерк — ясный, твердый, почти каллиграфический. Поэтому текст читается легко.
Вот что запечатлено в этом документе:
«В пятницу, в 15.00, я вызвал к своему дому такси. На нем и отправился за город, в Болшево, где у меня собственная дача. (Примечание: далее в тексте буду называть это строение виллой, так как для меня это привычнее.)
Номер такси указать, к сожалению, не могу, но таксиста (свидетеля моей поездки), наверное, нетрудно будет отыскать, так как я оплатил дорогу в двойном размере, до Болшева и обратно, и шофер, скорее всего, меня запомнил.
Прибыв на виллу, я обратился к местной жительнице Марье Устиновне Кондрашовой с просьбой истопить баню, что она и сделала. М. У. Кондрашова помогала мне по хозяйству в течение всего вечера пятницы и последующих двух дней. Поэтому она может засвидетельствовать, что я находился на вилле неотлучно.
Исключение составляет мой короткий поход (30 мин.) в Дом творчества кинематографистов. Там я встретил своих знакомых: режиссера «Мосфильма» М. А. Крошкина и заслуженного артиста Российской Федерации Н. Н. Махальского. Я пригласил их на виллу, и все остальное время, вплоть до раннего утра понедельника, мы провели вместе. Больше по этому вопросу мне добавить нечего.
Число, подпись: Ю. Варламов».
Быть может, будущий читатель этого документа обратит внимание на одну маленькую, но любопытную деталь: основной текст написан ровным, четким почерком, без каких бы то ни было излишеств. А вот роспись — совершенно иная. Витиеватая, заковыристая, и от последней буквы тянется причудливая завитушка. Похожая на загадочный дымок.