«Великолепно!» — задыхаясь пробормотал он, не веря, что такое может происходить в действительности. Челси в экстазе закричала. Ее оргазм длился так долго и был таким сильным, что его собственное завершение было мощнее и длительнее, чем когда-либо прежде.
Обессилев, Крейг упал на нее. Она молча плакала. Он почувствовал влажный след на щеке, когда целовал ее, но не стал упрекать за сверхэмоциональность.
Они лежали в объятиях друг друга слишком утомленные, чтобы разговаривать. Время от времени судороги пробегали по их разгоряченным телам.
Челси дремала. Крейг предоставил все идти своим путем, забыв о ночных кошмарах и уснул. Через некоторое время проснулся, но не от панического страха, как это бывало у него по ночам, а от приятных ощущений, вызванных ласками Челси.
Она мучила его, доставляла ему наслаждение, удовлетворяла его, пока продолжалась ночь. Когда ему казалось, что не осталось сил даже для того, чтобы сделать вдох, не говоря уже о том, чтобы опять заняться любовью, его стремление к ней и жажда обладать ею, возвращалась вновь с десятикратной силой.
Их губы были постоянно слиты в поцелуе, расставаясь лишь ненадолго.
Они изучали друг друга, возбуждали друг друга. Они зажигали друг друга и с готовностью сгорали в пламени страсти. Никто из них не сдерживал себя. Тайное становилось явным, и это открывало новые возможности для взаимного наслаждения. Они отбросили все условности, все запреты и оковы, отпустили все тормоза, окунувшись в свои эротические фантазии, изобретая все новые и новые способы любовной игры. Их тела сливались снова и снова, их бесконечная страсть заставляла содрогаться в неописуемом восторге.
В одно из таких мгновений Челси воскликнула: «Я люблю тебя!».
Крейг замер, потрясенный. Сердце болезненно сжалось, чувства перемешались. Он знал только одно — он никогда не оправится от того, что потерял в этой жизни и всегда будет страдать от этого.
На следующее утро Челси глубоко опечалила отстраненность Крейга, но она уважала его потребность в молчании. Они по отдельности приняли ванну, оделись и молча позавтракали. В это же утро, Крейг повез ее к машине. Она очень хотела остаться с ним, даже если для этого ей пришлось бы оставить Сан-Франциско, но знала, что он не позволит. Крейг был слишком упрям, чтобы простить ей все грехи. Челси знала, что он не собирается больше когда-либо доверять кому бы то ни было, особенно, если это представляет для него угрозу. То, что Крейг живет в хижине высоко в горах, можно расценивать, как одно из средств самозащиты.
От его решения отвезти ее сегодня она совсем упала духом. Челси тихо вздыхала, пока он вез ее по разбитой дороге, и вглядывалась в его профиль, как бы стараясь запечатлеть в своей памяти. Все в нем притягивало ее. Так хотелось броситься в его объятия и умолять найти какое-то решение, которое помогло бы им начать все сначала, но она была убеждена, что Крейг отвергнет все ее попытки.
Челси вцепилась в край сидения и стала смотреть вперед, чтобы не поддаваться своему порыву. Они приближались к самодельному мосту. Крейг замедлил движение. Увидев мост, она вся напряглась, вспомнив, что здесь случилось.
Понимая ее беспокойство, Крейг остановил джип в нескольких метрах от моста. «Не бойся! Я вчера его основательно проверил, проехав по нему несколько раз». Наконец, он взглянул на нее. Сколько всего было в этом взгляде! Но через мгновение его лицо стало опять непроницаемо. «Мост безопасен».
Челси слабо кивнула, чувствуя себя слишком взволнованной, чтобы сказать что-нибудь. Когда Крейг въехал на мост, она закрыла глаза. В памяти сразу же всплыли картины ее падения. Новый мост также поскрипывал под колесами машины. Страх отпустил ее только после того, как они переехали через овраг Мысли тотчас же переключились на Крейга. Она горевала от того, что очень скоро им предстоит расстаться и возможно навсегда. Челси сделала бы все возможное и невозможное, чтобы вернуть то, что было между ними восемь лет назад. Выехав на лужайку перед воротами, Крейг остановил джип и спрыгнул на землю. Напряженной походкой он обошел машину и подошел к ней. Челси совсем забыла, что вместо туфель, которые она потеряла несколько дней назад, на ногах надеты шерстяные носки Крейга, и собралась было выйти из машины.
«Я сама!» — запротестовала она, боясь, что потеряет над собой контроль, как только Крейг дотронется до нее.
Он многозначительно посмотрел на ее ноги, затем подхватил и понес Челси к машине, которая стояла неподалеку. Крейг усадил ее, закрыл дверцу, но не отошел.
Она нашла ключи и, опустив стекло, на прощание сказала: «Я не жалею, что приехала сюда».
«Я думаю, что это было неизбежно», — холодно произнес Крейг. Челси хотелось сказать, что он совершает огромную ошибку, отталкивая ее, но вместо этого проговорила: «Не надо меня больше ненавидеть, Крейг. Я не вынесу этого». Он резко кивнул. «Ты все взяла?».
«На этот раз я налегке», — слабо улыбнулась она, вспомнив свою привычку набивать чемоданы, отправляясь на уик-энд или в отпуск во время их совместной жизни. «Раньше ты обвинял меня в том, что я превращаю тебя в мула, навьюченного вещами».
«Не надо, Челси. Прошлое не вернешь, нашей совместной жизни больше не существует. И чтобы ты ни делала, чтобы ни говорила, вернуть ничего нельзя».
Она закусила нижнюю губу. Его слова окутали ее, словно саван. Челси включила зажигание, и дорогая немецкая машина заурчала.
«У тебя достаточно бензина, чтобы доехать? Деньги есть?».
«Все в порядке и там, и там», — прошептала она, потрясенная тем, что его вопрос прозвучал, как вопрос мужа.
Крейг с какой-то поспешностью отступил назад. «Ну, теперь тебе лучше отправляться».
«Крейг?» — окликнула она его, когда он повернулся, чтобы уйти.
Крейг остановился, не глядя на нее.
«Что, Челси?» — резко спросил он.
«Ты будешь время от времени давать о себе знать? Может мы сможем видеться хотя бы раз в два-три месяца и поговорить за чашечкой кофе? Ведь раньше мы были друзьями», — напомнила Челси.
Она сразу же заметила, что Крейг не пытается скрыть недовольство. Хотя он и промолчал, но холодное выражение его глаз и сжатые губы, сказали больше любых слов. Челси вздохнула, больше злясь на себя, чем на него. «Я должна была бы знать, что не следует просить тебя об этом».
«Но если ты знаешь это, то почему делаешь?» Крейг переминался с ноги на ногу, всем своим видом давая понять, что ему не по себе от того, что она просит невозможное. «Нет необходимости видеться. Я не изменюсь, а ты не сможешь жить по моим законам».
«Я не прошу тебя измениться».
«Ты просишь простить тебя и верить тебе, Челси. С таким же успехом ты можешь просить меня броситься под грузовик. Но этого не случится. Никогда!».
Пытаясь сохранять спокойствие, Челси продолжала настаивать.
«Я просто прошу тебя подумать о том, какие преимущества ты будешь иметь, если отбросишь прошлое и обратишься к будущему».
«Тогда прежде всего оставь меня», — подвел он черту. — Твое присутствие не дает мне свободно дышать». Чувствуя себя опустошенной, она нашла в себе силы встретить его тяжелый взгляд. «Даже если мы больше никогда не увидимся, я действительно рада, что приехала к тебе и рада, что мы провели это время вместе. Береги себя, Крейг. Я буду скучать и буду думать о тебе».
«К черту!» — взорвался он, приближаясь. «Я не могу сделать то, что ты хочешь! Я не могу стать тем, кем ты хочешь, чтоб я стал» И ударил кулаком по ее машине. «Это просто невозможно! Я собираюсь сжечь этот дневник, потому что сойду с ума, если мне придется все переделывать». Наклонившись, Крейг схватился за стекло. «Почему ты не можешь понять?».
«Нет, я понимаю», — упрямо настаивала Челси. Ее сдержанность исчезла. «Я прекрасно знаю, чем ты рискуешь, вскрывая старые раны. Я заново прожила все те ужасные месяцы, но хочу, чтобы ты исцелился, Крейг, а исцелиться — это значит прочитать дневник, чтобы уничтожить то, что было тебе сделано. Сделай это для себя, не для меня, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе восстановить справедливость. Мне все равно, что пострадает репутация отца, на его счету слишком много преступлений. Ты решишь, как тебе поступить, а я все время буду на твоей стороне, конечно, если ты захочешь. Ты заслужил, чтобы публично было восстановлено твое доброе имя, и это твоя наилучшая возможность. Я не могу тебе предложить больше ничего, кроме своей жизни, и отдам ее тебе, если понадобится».