и существует много других кисок, которые нужно опробовать, но сейчас я возьму все,
что она хочет мне дать. И сегодня вечером, это был ее рот. И даже страх избиений, не
мог меня удержать от того, что бы кончить. После того, как я выстрелил в ее горло,
возникла минутная паника, во время которой я подумал о последствиях нарушения
комендантского часа.
– Я не тупой, мальчишка. Ты окунал в кого-то свой член, – он поднимается с
кресла.
– Нет, я ничего такого не делал, – спорю я, когда он идет ко мне. Меня
охватывает страх, его ледяные пальцы сжимают мое горло, из-за чего мне трудно
дышать. Я борюсь с желанием бежать, хотя об этом кричит каждая клеточка моего
тела.
Он хватает меня за волосы и сильно дергает. Я следую за его рукой, откидывая
голову назад. Он сильно ударяет меня по правой щеке.
Мои глаза наполняются влагой из-за неожиданной жалящей боли и, прежде чем у
меня появляется возможность сгруппироваться, он ударяет меня по левой щеке.
Металлический привкус крови на моем языке говорит о том, что у меня разбита губа.
Это подтверждается, когда я морщась, провожу языком по месту разрыва. Рана
кажется большой, течет много крови.
Нужно ли мне накладывать швы?
– Ты все еще хочешь мне врать, мальчишка? – он сильнее тянет меня за волосы.
Я выгибаю спину, чтобы он мне их не вырвал. Я понимаю, что мне нужно вырваться из
его захвата.
Мои мысли мчатся и путаются, пока я пытаюсь придумать план действий. Но
отец заботится об этом за меня, когда еще раз тянет меня за волосы. Инстинктивно я
впиваюсь пальцами в его лицо и надавливаю на глаза, моя рука вытянута, насколько это
возможно.
От неожиданности он разжимает руку, и я вырываюсь из его захвата. Кожа на
моей голове горит огнем, мое дыхание затруднено, и все, что я хочу сделать: причинить
ему боль. Мои зубы сжимаются, когда меня охватывает гнев. Пыхтение вырывается из
моей груди с каждым вдохом.
Никто не должен чувствовать такого к своему отцу. Он делает шаг в мою
сторону, и мой правый кулак встречает с его челюстью. Раздается приятный треск.
Он пятится назад, удаляясь на два шага, и я следую за ним. Меня охватывает
злость, и я хочу отфигачить его так сильно, чтобы он никогда не смел поднять на меня
руку. Я еще раз его бью, на этот раз целюсь в другой глаз. Его брови рассечены, кровь
струится по лицу. Он стоит, жутко ухмыляясь, словно демон или некто, появившийся из
фильма ужасов.
– Чувствуешь ярость? – он делает жест рукой в мою сторону, чтобы я подошел
ближе. Испуганный достаточно, чтобы обоссать свои штаны, я знаю, что настало
время, когда мне нужно занять жесткую позицию. Сейчас я не могу отступить.
Не обращая внимания на то, что может ждать меня впереди, я несусь вперед,
боевой клич срывается с моих губ. Я делаю лишь два шага, прежде чем его кулак
врезается в мою челюсть, попадая в самое болезненное место. Я теряю сознание до того,
как падаю на землю.
Потирая рукой по моей, покрытой волосами, челюсти, я до сих пор чувствую удар
этого ублюдка. В тот день я получил ценный урок: держать руки так, что бы защитить
лицо. Я рад, что он мертв, но жаль, что это не я нажал на курок.
Прошло три года с тех пор, как он умер от руки Джека Дойла, офицера полиции
Бостона. В тот день, два бостонских полицейских приехали в дом моих родителей, чтобы
разобраться с их ссорой, которая обыденностью – полицейские постоянно к ним
приезжали. Когда офицеры опрашивали родителей, отец вытащил пистолет, направляя его
на мать. Кайл МакКензи, один из офицеров, встал перед ней и принял пулю
предназначенную для головы матери. Его партнер незамедлительно застрелил моего отца.
Одна маленькая пуля сделала то, что я не успел сделать. И теперь, у меня никогда не будет
на это шанса.
Я хотел, что бы он умер от моей руки и долгое время я винил Кайла МакКензи и