Наконец он остановился и, шумно дыша, сел прямо, не отрывая взгляда от ее бурно вздымающейся груди.
— Давай это снимем, — сказал Гордон, быстро стаскивая с Зои уже почти высохший купальник.
Обомлевшая Зоя молча смотрела, как купальник приземлился на черную тумбочку, в которой помещался музыкальный центр. Одним быстрым взглядом она окинула комнату Гордона, такую же яркую, как и весь домик снаружи. Лимонные стены. Белые двери и оконные рамы. Потолок цвета обожженной глины.
Обстановка самая разная. Стеклянные, деревянные и чугунные детали соседствовали друг с другом. Мягкая мебель отличалась тем же разнообразием и еще большей смелостью раскраски. Занавески из черного шелка, а кушетка, на которой она лежала, обита ярко-оранжевой кожей.
— Так-то лучше.
Его слова вернули Зою к реальности, где она при ярком свете лежала перед ним совершенно обнаженная. Как ни странно, никакой тревоги или смущения по поводу своей позы Зоя не испытывала. Ее совершенно не волновало, что глаза не подведены, а волосы слиплись от морской соли. Если верить взгляду Гордона, ему по-прежнему нравилось то, что он видел.
А ей нравилось то, что видела она. Она не могла дождаться, когда же он сам начнет раздеваться и она наконец увидит все остальное.
От одной этой мысли она жадно сглотнула.
Но раздеваться Гордон не стал. Он опустил одну ее ногу с кушетки на пол, сам сел рядом и провел руками по поверхности ее трепещущего от желания тела, пока наконец не добрался до груди.
Зоя судорожно втянула воздух и тут же разочарованно застонала, его руки побежали дальше, к ключицам, а потом по шее к лицу. Придерживая ее голову, Гордон нагнулся, и их губы почти соприкоснулись. Но только почти. Он высунул язык и провел им по ее пересохшим губам, а потом вокруг. И только когда он замер, Зоя осознала, что у нее перехватило дыхание и что она совершенно не понимает, что ей делать и чего ожидать.
Сол никогда ее так не целовал, если это вообще можно назвать поцелуем.
— Высуни язык, — хриплым голосом приказал Гордон.
Зоя мгновение колебалась, потом послушалась, слегка вздрогнула, когда коснулась кончика его языка, и все тело ее резко выгнулось, когда он вдруг засосал ее язык в рот.
Он выпустил ее, поднял голову и нахмурился. Зоя чуть отодвинулась в сторону.
— Что? — спросила она.
— Тебе это не нравится?
— Я… я не уверена, — призналась она. — Но не останавливайся. Продолжай.
Он рассмеялся низким, удивительно соблазнительным смехом.
— Не бойся. Я ждал этого мгновения с тех самых пор, как ты мне вчера улыбнулась. Я весь день ни о чем думать не мог, кроме тебя.
— Я тоже… — призналась она.
— Я рад. Давай не будем больше говорить. — Его голова вновь опустилась, и Гордон принялся целовать ее уже настоящими, глубокими, тянущими поцелуями, от которых кровь стучала в висках, а все тело изгибалось в сладострастной истоме.
Она стонала, когда он оторвал свои губы от ее лица, стонала, когда он легко потерся своим подбородком о ее грудь. Ее мигом отвердевшие соски горели огнем. Гордон поцеловал один, а затем втянул его в рот, так, как ей снилось.
Словно электрическая искра прошла сквозь ее живот и ударила между бедер. Зоя вскрикнула и выгнула спину, откинув руки за голову и цепляясь ими за собственные волосы. Гордон моментально остановился, поднял ее руки еще выше над головой, потом вернулся к прерванному занятию, но его губы занялись уже другой грудью, при этом рукой он сжал ее, втискивая сосок в рот. Вторая рука Гордона заскользила по ее животу. Эффект был потрясающий. Остатки благоразумия бесследно испарились. Зоя извивалась, кричала от сумасшедшей смеси наслаждения и боли. Именно боли, потому что время от времени он сжимал ее сосок зубами. Она быстро ощутила прелесть этого мучительного удовольствия и только боялась, как бы он не прекратил свои эксперименты.
Но вот рука, что лежала на ее животе, отправилась вниз, через влажное переплетение волос, которые прикрывали самую тайную часть ее тела. За рукой последовали его губы, ненадолго остановившись на пупке. Гордон облизал его острым кончиком языка, в то время как его всезнающие пальцы разделили ее лепестки и винтовым движением вошли внутрь. Зоя судорожно ловила ртом воздух и скрипела зубами. А он трогал и изучал ее даже более изобретательно, чем делал это в ее сновидении, и всегда точно знал, где и как доставить ей самое изысканное и одновременно почти невыносимое наслаждение. Зоя больше не думала, только чувствовала и растворялась в своих ощущениях.