Для Люка все произошло, как в замедленной съемке. Он увидел вазу из шлифованного хрусталя, в гранях которой играло и переливалось живое солнце. В ней стояли кроваво-красные розы. В ужасе он смотрел, как его собственная рука коснулась стеклянной поверхности; ваза начала медленно раскачиваться, пока он пытался сохранить равновесие.
Его пальцы опять дотянулись до нее, он почувствовал подушечками холод стекла и издал отчаянный стон: ваза выскользнула и упала на твердый деревянный пол.
Звук разлетевшегося вдребезги стекла был похож на ружейный залп. Люк замер, у его ног искрились осколки, а в воздухе сильно пахло розами.
Леклерк ругался. Не надо было знать французского, чтобы понять, что выражения были сильными и сочными. Люк не шелохнулся и даже не пытался убежать. Он внутренне сжался, уже готовый к любому удару. Та часть его, которая могла чувствовать боль и унижение, словно бы отключилась. На лестнице осталась только безмолвная оболочка зомби, которому все было безразлично.
- Ты носишься по дому, как дикий индеец! Теперь ты разбил Вотерфорд, сломал розы и залил водой весь пол. Imbecile*! Посмотри, что ты сделал с этой красотой!
______________
* Глупец, дурак (фр.).
- Жан, - голос Макса прозвучал не громче шепота, но от этого гнев Леклерка тотчас же утих.
- Вотерфорд, Макс, - Леклерк согнулся, чтобы спасти свои розы. - Парень несся так, словно за ним гналась стая собак. Я тебе говорю, что его надо...
- Жан, - опять повторил Макс, - довольно. Посмотри на его лицо.
Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.
- Пойду принесу другую вазу, - спокойно произнес он и вышел.
- Папа, - потрясенная, Роксана взяла отца за руку. - Что с ним?
- Все в порядке, Рокси. Иди, погуляй.
- Но, папа...
- Иди, - повторил он и слегка подтолкнул ее.
Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.
- Ты огорчаешь меня, Люк, - спокойно сказал Макс. Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.
- Извините, - он едва мог говорить из-за сдавленного судорогой горла. Я могу заплатить за нее. У меня есть деньги.
Не прогоняйте меня, умоляло его сердце. Бога ради, пожалуйста, не прогоняйте меня.
- За что ты извиняешься?
- Я не смотрел, куда иду. Я неуклюжий. Дурак, - и все остальное, в чем его обвиняли в течение всех двенадцати лет. - Извините, - опять повторил он, чувствуя еще большее отчаянье и понимая, что сейчас его изобьют. Или хуже намного хуже - вышвырнут за дверь. - Я бежал, потому что боялся, что она уйдет.
- Кто?
- Женщина. Она пела на углу. Я хотел... - осознав нелепость своих слов, Люк беспомощно посмотрел на все еще зажатую в кулаке банкноту.
- Я понимаю, - и потому, что он действительно понимал, сердце Макса чуть не разорвалось на части. - Она часто здесь поет. Ты еще не раз услышишь ее.
С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду...
- Я могу... остаться?
Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.
- Посмотри: что это?
- Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе и я...
- Прекрати!
От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.
- Да, она разбита, - проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?
- Нет, но я...
- Посмотри на это, - он протянул Люку кусок стекла: - Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? - он отшвырнул прочь оеколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри него силу. Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?
- Я не... - он не мог вдохнуть, как вдруг в груди у него что-то разорвалось, и из глаз брызнули горячие слезы. - Пожалуйста. Не прогоняйте меня.
- Мой дорогой мальчик, ты был со мной все эти недели и не понял, что я не такой, как они? Неужели они таксильно издевались над тобой?
Не в силах говорить, Люк только кивнул головой.
- Я был в том же аду, что и ты, - прошептал Макс и шагнул вперед, чтобы прижать мальчика к груди. Тот инстинктивно напрягся от страха. Но страх исчез, когда Макс опустил его обратно на ступеньки и встряхнул. - Никто не заставит тебя вернуться обратно. Здесь ты в безопасности. Он понимал, что это унизительно: реветь, как ребенок, прижавшись к груди Макса. Но поддерживающие его руки были такими сильными, надежными, настоящими.
Что же это за человечек, думал Макс, если песня могла настолько потрясти его, что он решился расстаться с одним из своих драгоценных долларов, чтобы заплатить певице? Как же глубоко такой мальчишка мог быть уязвлен обыкновенной жестокостью и отсутствием выбора?
- Ты можешь рассказать мне, что они с тобой делали? Два чувства: стыд и необходимость поделиться - с тем, кто поймет.
- Я ничего не мог сделать. Я ничего не мог.
- Знаю.
Старые обиды вновь бушевали в его душе. Из глаз опять хлынули слезы.
- Они все время били меня. Виноват я или нет, напились они или нет они все время меня били, - его кулаки сжались на груди Макса, как два маленьких стальных шарика. - Иногда они запирали меня, и я бросался на дверь чулана и умолял их выпустить меня. Я не мог оттуда выбраться. Я никогда не мог оттуда выбраться.
Как жутко вспоминать свои слезы и крики в темном гробу чулана - ни выхода, ни спасения, ни надежды.
- Приходили из социальных служб, и если я говорил что-то не то, потом он лупил меня ремнем. В последний раз, после которого я убежал, он чуть не убил меня. Он хотел меня убить, я знаю - у него были такие глаза - но не знаю, почему... Не знаю, за что.
- Ты не был виноват. Ты ни в чем не виноват, - Макс погладил мальчишку по голове, отгоняя прочь своих собственных демонов. - Люди рассказывают своим детям, что в мире не существует чудовищ. Они говорят так потому, что сами в это верят, или хотят, чтобы дети чувствовали себя в безопасности. Но чудовища есть, Люк, и самое страшное, что они выглядят, как люди, - он отодвинулся назад и посмотрел на мокрое, несчастное лицо Люка. - Теперь ты освободился от них, мой мальчик.
- Я его ненавижу.
- Ты имеешь на это право.
Но было еще что-то. Он не был уверен, что сможет об этом рассказать. Слишком черным и маслянистым был стыд. Но глаза Макса казались такими спокойными и внимательными, что Люк, запинаясь, проговорил:
- Он... он однажды привел мужчину. Было поздно, и онии были пьяными. Аль вышел и запер дверь. А мужчина... он хотел...
- Успокойся, - Макс попытался опять обнять Люка, но тот в ужасе отшатнулся.
- Он щупал меня своими жирными руками, и ртом... - Люк вытер губы тыльной стороной ладони. - Он сказал, что заплатил Алю и я должен делать то, что он захочет. А я был, как дурак, потому что не понимал, о чем он...
Теперь он уже больше не плакал, и его сухие глаза горели от ярости и злости.
- Я не понимал, пока он не влез на меня. Я думал, он меня задушил, пока... - ужас пережитого, как наяву, вновь охватил его. Потная кожа, запах джина, жадные щупающие руки...