Сирены все не умолкали. Эрин потеряла из виду Зирида. Даже хуже: он тоже больше не мог ее видеть.
Тви'лека перевела взгляд на оружие Эрин. Чувствовалось, что страха она не испытывает, лишь тихую, глубоко запрятанную печаль.
— Ты пришла убить меня.
Эрин ничего не сказала. Во рту у нее пересохло. Девушка повесила свой меч на пояс и достала тот, что принадлежал мастеру Заллоу.
— Я вижу твой гнев, — сказала пособница ситха.
Эрин вспомнила об учителе и окончательно утвердилась в своем намерении.
— Ты не знаешь меня, гадина. Даже не пытайся изображать проницательность.
Она включила меч мастера Заллоу. В округлившихся глазах стоявшей у стены девушки промелькнул страх, и мина невозмутимости дрогнула.
— Я тебя не знаю, — признала тви'лека. — Но я вижу гнев окружающих. Мне он хорошо знаком.
Ее лицо осветила грустная улыбка, изгнав страх. До Эрин ей больше не было никакого дела, исходящая от нее печаль обострилась и захватила ее полностью.
— Гнев — это лишь еще одно из названий боли, — сказала тви'лека. — Это мне тоже хорошо известно. Иногда… боль въедается слишком глубоко. Это она движет тобой, да?
Эрин ожидала сопротивления, протестов, драки. Вместо того — жертва казалась… покладистой.
— Ты убьешь меня, джедай? Из-за Дарта Малгуса? Из-за его деяний?
Упоминание имени ситха подогрело ярость.
— Он погубил моих близких.
Тви'лека кивнула и выдала короткий резкий звук, который можно было расценивать как натужный смех.
— Он и своих близких губит. — Девица улыбнулась, прошелестев, словно дождь: — Мужчины и их войны. Джедай, его имя Верадун. Он убьет меня, если он узнает, что я открыла это тебе. Но имена очень важны.
Эрин пришлось напрячься, чтобы ее гнев не улетучился. Тви'лека казалась такой… хрупкой, израненной.
— Его имя мне не интересно. Ты была вместе c ним во время нападения на Храм. Я все видела.
— Храм. Да. — Пособница ситха кивнула. — Я была там c ним. Я люблю его и сражаюсь c ним бок о бок. Ты бы поступила точно так же.
Возразить на это было нечего. Конечно, она бы так поступила; она так и поступала.
Гнев, поселившийся в сердце c момента смерти учителя, начал сжиматься, вытекать из нее по капле от приобщения к боли и печали тви'леки, от осознания того, что Вселенная не зиждется на собственной боли Эрин. Исчерпание сильной эмоции ошеломило ее. Она жила этим гневом c момента смерти мастера Заллоу. Теперь ярость ушла, осталась лишь пустота.
«Гнев — это лишь еще одно из названий боли», — сказала тви'лека. Вот уж действительно.
— Пожалуйста, не затягивай, — произнесла подруга ситха. — Убей быстро и легко, ладно?
Слова прозвучали не как подначка, а как просьба.
— Как тебя зовут? — поинтересовалась Эрин.
— Элина.
Шаг вперед. Взгляд Элины метнулся к зажженному клинку, но сама она не отшатнулась. Девушки посмотрели друг другу в глаза, измеряя чужую боль и потерю.
— Имена очень важны, — подтвердила Эрин. Перекрутив рукоять меча, она погасила клинок и ударила противницу в висок. Та молча повалилась на пол. — И тебя, Элина, я не убью.
В некотором роде тви'лека уже была мертва. Эрин даже жалела ее.
Девушка по-прежнему горела решимостью отомстить за своего наставника, но убить Элину, чтобы досадить Малгусу, так и не смогла. Мастер Заллоу никогда бы этого не одобрил. Нельзя было мстить за учителя, попирая то, чем он жил. Да, он потерпел поражение. Возможно, поражение потерпел весь Орден. Но честь была сохранена. И ее со счетов не скинуть.
Эрин вспомнила, как видела мастера Заллоу во сне, когда он стоял на развалинах Храма и беззвучно шептал слова, которые она тогда не могла понять.
Но теперь поняла.
«Оставайся верна себе», — вот что это были за слова.
Не это ли пытался втолковать ей все время Зирид?
— Повелитель, я виноват, — тараторил капитан Керс, пока они торопливо шли по терминалу. — Я предполагал, что они эвакуировались вместе со всеми, а мы еще не успели провести перекличку…
— Оставьте оправдания при себе, — отрезал Малгус, борясь c желанием разрубить подчиненного надвое.
Главный холл здания как будто тянулся на многие километры. По сторонам виднелись стойки, павильоны и даже передвижные торговые автоматы, только все они были заброшены. На стенах комнат отдыха и клубных залов темнели безжизненные экраны.
От главного помещения разбегались в стороны боковые коридоры, ведущие к пассажирским посадочным площадкам, к лифтам до зон стоянки тяжелого транспорта и ангаров для малых кораблей.