Передайте привет высокому комиссару, — отвечает Маклай. — Благодарите его… А я… Я ни в чем не нуждаюсь…
Офицер отдает Маклаю честь.
Маклай снова один в палате. Он смотрит на часы. Качает головой. Тревога и тоска ожидания написаны на его лице. Он поминутно подходит к окну, возвращается к прерванной работе, бросает ее и меряет шагами комнату.
В комнату врывается оглушительный грохот и звон. Ржанье коней. Тревожные колокольные сигналы. Пожарные повозки одна за другой мчатся по улице. Крики толпы.
Пешеходы бегут под окнами госпиталя. Слышны возгласы:
— Где пожар?
— Загорелось внезапно…
— Как свеча вспыхнуло. Вероятно, поджог.
— Чего смотрела дирекция выставки? Территория не охранялась.
Второй пожарный обоз мчится по улице.
Стоя у окна, Маклай сжимает ладонями виски.
* * *Зрелище пожара. Пальмы, почерневшие от пламени, окружают пылающее здание. Огонь пляшет на пороге дома, пробивается сквозь двери. Видно, что двери были взломаны.
Пламя подходит к медной дощечке на двери. На дощечке выгравировано по-русски и по-английски: «Н. Н. Миклухо-Маклай».
Еще несколько мгновений — и створка двери с медной дощечкой падает внутрь коттеджа, где бушует пламя.
Голуби летают над пылающим домом.
* * *Берег Маклая в Новой Гвинее. От разрушенного дома остались только столбы и кровля, покрытая пальмовыми листьями. Под этим навесом сидит заурядный немецкий офицер.
Он ест, вернее, страдальчески рассматривает какую-то длинную кость, которую он было принимался обгладывать.
— Жареный казуар, бульон из черного какаду, — злобно говорит он. — Консервы портятся от жары. Даже пресной воды нет. Сюда бы этого выскочку Блейхрейдера пригласить на денек! Что бы он запел, а? Черт меня дернул согласиться на службу в компанию Новой Гвинеи… Но нас, ветеранов парижского похода, считают незаменимыми. Ах, Страсбург, дивный Страсбург, поневоле вспомнишь тебя в этой дыре!
Офицер бросает обглоданную кость в кусты.
Из кустов выскакивает огромного роста солдат в белом переднике.
— Что прикажете, господин обер-лейтенант? — спрашивает он, становясь во фронт. — С разрешения вашей милости я немного прилег. То лихорадка, то папуасы…
— Лежите, рядовой Гушке, — милостиво говорит офицер. — Что такое трудности для германского солдата? Господин член-учредитель Ново-Гвинейской компании уже заказал медаль для пионеров Новой Гвинеи. Она украсит вашу доблестную грудь.
Солдат ложится в кустах.
— Райская птица на медали, — шипит офицер. — Да я лучше бы согласился на пару берлинских воробьев. А то — ешь каких-то страусов.
К столу приближается тот самый немец, который в 1870 году ехал вместе с Маклаем в омнибусе. Вместо тирольской шляпы теперь на нем пробковый колониальный шлем.
— Вы все своих ягуаров кушаете? — язвительно спрашивает офицера, первый хохоча своей шутке.
— Казуаров, господин начальник, — поправляет офицер.
— Ягуары… казуары… Ведь мы с вами не знаменитые зоологи, как начальник научной части нашего отряда, господин Фишер. Кстати, где он? Да бросьте вы свои кости, — говорит офицер, указывая на груду костей на походном столе.
— Фишер осматривает побережье и ловит своих попугаев. Как бы его снова не скрутила лихорадка. Он и так бредит наяву. И как только этот самый Миклухо-Маклай жил здесь?
* * *Из глубины рощи на поляну, где стоит хижина, группа солдат вытягивает на руках полевую пушку. Солдаты поют, ухают в такт работы.
— Какая-то скелетная мастерская. — Немец в шлеме сбрасывает со стола кости и кладет на стол толстую папку.
Видна подпись на папке: «Н. Н. Миклухо-Маклай. Новая Гвинея — Австралия».
Немец в шлеме просматривает груду рисунков, развертывает чертежи, раскрывает тетради и с немецкой методичностью делает какие-то пометки на углах бумаг.
— Молодец Гушке!— говорит он. — Все это надо будет переводить Фишеру, как знатоку русского языка. Ого! Сразу видно, что ценная вещь!
Он расстилает на столе карту Архипелага Довольных Людей, которую когда-то рассматривал Маклай вместе с Каином.
Солдаты выкатили пушку на поляну и теперь отдыхают, раскуривая огромные расписные фарфоровые трубки.