– Ксерит помаленьку, – хихикнул кто-то, – листочек там, листочек здесь.
– Да я тоже собираюсь жениться, – процедил Андрей, отчаянно борясь с не отпускающей его тошнотой.
– На ком? – фыркнул Генка, вошедший в полемический раж и не знающий, по-видимому, как остановиться.
– Ты ее не знаешь, – огрызнулся Андрей.
– Да это ерунда, – хмыкнул Генка. – Знаешь одну – считай, что знаешь всех. Могу сказать заранее: она будет размораживать пельмени перед варкой, ненавидеть стирку и чураться уборки, как вампир дневного света. Но самое скверное… – глаза Генки при этих словах даже округлились от ужаса, – самое скверное заключается в том, что в кровати ты получишь жалкую любительницу. Это ж они сами считают себя неотразимыми. Они, которые ни одной другой бабы за работой никогда не видели! Мне моя, помню, все время орала в день получки: «Да я на панели больше заработаю, чем ты у себя в конторе!» «Нет, милая, – отвечал я ей всякий раз, – ты чертовски ошибаешься. За твой секс тебе самой пришлось бы доплачивать клиенту. Не видела ты, как надо это делать». Была б моя воля, я бы каждую девушку провел через показательные сеансы проституток. Чтобы поприсутствовали, посмотрели, за что другим деньги-то платят…
– Ладно, пошли работать, – Виктор поднялся и увлек за собой разгорячившегося Генку, – а то тебя начальство сейчас поимеет в позе миссионера.
– Запомни: любовь – это плохой секс за очень большие деньги, – назидательно бросил Генка Андрею, проходя мимо него, – не поддавайся, брат.
Остальная компания, лишившись буйного вожака, тоже снялась с места и вышла. Андрей остался в курилке один. Дурацкие разговоры добавили к его тошноте головную боль. Так и не куренная сигарета бесполезно истлела у него в руке.
Андрей затушил окурок в пепельнице, стоящей на небольшом столике справа от его стула, и потянулся в карман за мятой пачкой. Нет, если уж он пришел сюда покурить, то он это сделает. И никакая Генкина глупая болтовня его не остановит. Нашелся пророк из курилки. Меньше надо было гулять на сторону. А то мастер советы раздавать: «Бросай курить – у тебя сердце. Не женись – будет пельмени размораживать!»
Подумаешь – сердце! Нет, о сердце, конечно, нужно думать. Когда с ним проблемы. Но у него их нет. И быть не может. Какой из Генки кардиолог. Затошнило? И что с того? Сразу сердце? При беременности тоже тошнит. Так, может, он теперь беременный? А женитьба вообще не его дело…
Андрей высек из зажигалки еще одну порцию огня и закурил. Затем тяжело откинулся на спинку стула и сделал несколько нарочито глубоких затяжек, как будто самому себе доказывая, что его сердце исправно. Новый приступ тошноты заставил его согнуться в три погибели. А свет в курилке начал меркнуть. Сначала Андрей решил, что это темнеет у него в глазах. Но когда он с усилием поднял внезапно неимоверно потяжелевшую голову, то к своему ужасу увидел, что единственная лампочка на потолке гаснет.
Отвратительно и несуразно было то, что она не потухла внезапно, как бывает, когда перегорит спираль или кто-то отключит свет. И даже не лопнула с оглушительным взрывом, как порой случается с лампочками. Нет, она медленно угасала, словно кто-то подкручивал колесико реостата. Из ослепительного снопа желтого света, висящего, как солнце в легком утреннем мареве, в клубах табачного дыма, она превратилась в оранжевый шарик. Потом в нем, как тлеющий окурок, показалась остывающая спираль.
Андрей затряс головой. Он хотел встать, но ноги не слушались его. Еще мгновение, и он, как утром в постели, уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Но тогда это был сон. Сейчас он оказался во власти кошмара наяву. Он словно потерял свое тело, отстранился от него. И только тошнота осталась у него из физических ощущений.
Позвать на помощь? Он не знал, повинуется ли ему его голос. Может быть. Но в каком виде он предстанет перед сослуживцами, если ни с того ни с сего заорет в курилке: «На помощь! На помощь!» Что он им скажет? Сердце прихватило? «С сердцем, миленький, так не орут, – укорит его Виталий Степанович, начальник отдела, – с сердцем лежат себе тихонько и помирают, никого не отвлекая от работы».
Да и далось ему сегодня это сердце. Сколько можно? Но если не сваливать все на несчастную мышцу, придется признать, что он, взрослый мужик, белым днем, в набитом людьми офисном здании испугался, когда в комнате погас свет? Да и комната-то с окном.
Впрочем, от окна в курилке было мало толку. Оно выходило в узкий простенок. Метрах в двух-трех от него высился глухой торец соседнего здания – обшарпанная кирпичная кладка. Сейчас, глубокой осенью, в туман и непогоду наличием окна можно было пренебречь.