В результате я процитировала A-ha: “Безопасность не лучше сожалений.”
Елена с Жилем были в другой спальне. Любят друг друга в это самое время. От этого знания мне становилось лучше. По крайней мере, если это ошибка, мы совершаем её вместе.
По мудрому соглашению, я была одета, когда мы занимались сексом. Ну, кроме промокших трусиков, которые изображали из себя преграду. Сняв их, я приняла на себя ответственность за свою жизнь. Я сделала это. Меня никто не заставлял, не вынуждал. Это не было чем-то, чего я не хотела.
— Следует ли нам? — спросил он.
— Давай сделаем это.
Он переплёл свои пальцы с моими и, удерживая наши руки над моей головой, вошёл в меня. Это было похоже на возвращение домой. Как будто так должно было быть всегда.
На следующее утро я проснулась в его объятиях. И задумалась: И что мне теперь делать?
Если не уверены, придерживайтесь привычного порядка жизни, определяемого тремя неизменными этапами: завтрак, обед и ужин. К тому моменту, когда остальные проснулись, мы с Мортеном сходили в супермаркет за продуктами. И я великолепно накрыла на стол. Было такое впечатление, что я к чему-то готовлюсь. Чувство вины. Елена, я тут переспала с твоим мужем, но погляди, какой славный завтрак я для тебя приготовила.
Но когда они встали, всё было совершенно нормально, так как мы были в нереальной параллельной вселенной.
Мы широко улыбались и были рады друг другу. Это не казалось навязанным, ненатуральным или неправильным почему-то ещё. Я была дома, точно также как и ночью. Елена сидела на коленях у Жиля, а я — у Мортена. После завтрака мы так и просидели за столом до обеда. Мы разговаривали, смеялись и вместе преломляли хлеб. Мне оказалось комфортно в этой чужой вселенной. Дома вдалеке от дома. Две разные реальности. И теперь мне следовало согласовать известную мне реальность с той, что собирается возникнуть.
Согласование фантазий и реальности
Внезапно я стала лучше понимать, почему люди отдают свои жизни в борьбе за то, что они считают правильным. Ничего в моей предыдущей жизни не готовило меня к тому, что я стану биться за свободу выбора. Я обнаружила, что на этом пути приходится сначала сражаться собственно за право выбирать и только потом — за то, что выбираешь. Так как для многих людей моногамия является единственно возможным выбором, им отвратительна любая альтернатива.
Уже в наши первые общие выходные я узнала какой отпор я могу получить от окружающего мира. Как только наша поли-семья сделала первый вздох морозного воздуха начала зимы, предубеждение уже вонзило свои когти в покрытую свежими волдырями спину моего прекрасного нового мира.
Мир видел меня в очень разных видах, но впервые произошло нечто большее, чем несколько поднятых бровей.
— Она оч красива, ваша жена, — сказал Жилю официант-француз в дорогом ресторане, восхищённый Еленой.
— Это моя девушка, — ответил Жиль и взял меня за руку: Вот моя жена.
Официант рассмеялся. Было очевидно, что мы стебёмся над ним.
— Когда у птиц будут зубы! — французский эквивалент английского “когда свиньи полетят” (или русского “когда рак на горе свистнет”).
— Нет, это правда! — заявила я, показывая своё обручальное кольцо. Жиль показал своё, так, чтоб они были рядом. И они были одинаковыми.
— Я её парень, — вступил Мортен.
— И он мой муж, — добавила Елена.
Мы все улыбались. До тех пор, пока не заметили, что официант совсем не весел. Он выглядел оскорблённым, быстро отошёл и начал очень быстро что-то говорить метрдотелю.
Метрдотель, как деловой человек, рассмотрел на нашем столе бутылку Châteauneuf-du-Pape и предположил, что сегодня вечером, а возможно и впредь, наш стол обеспечит ему немалую долю дохода. Он подошёл и сказал: “Сегодня я лично буду заниматься вашим обслуживанием. Ваш официант недомогает.”
Недомогание. Во Франции это универсальный повод для того, чтоб не делать что-то, что делать не хочется.
“Я не могу прийти на работу, я недомогаю.”
“Я не могу пойти с тобой в кино, я недомогаю.”
И новое, хотя и невысказанное: “Я не могу обслуживать ваш столик, вы, больные извращенцы. Я недомогаю.”
Тень легла на наш столик. Мне хотелось провалиться под землю. Я оскорбила кого-то столь сильно, что он не может выносить моего присутствия. Когда я чувствую угрозу, моя привычная реакция — унестись прочь. Шоколадное фондю ещё не принесли, но мне было нехорошо от одной мысли о нём.