Тем не менее, я часто спрашивала у Елены совета, а она любила давать их. Она знала то, что я не знала. Например, всё о “органической жизни”. А также всё о свинге.
Свинг
Да, одним из моих последних открытий о мире, в котором мы живём, было то, что свингеры — нормальные люди.
И многие из них очень славные. Я просто не понимала из раньше.
Когда-то давно я была не чужда разнообразного секса. Но моя самооценка тогда была ниже плинтуса и секс был моим способом пытаться быть любимой. Я искала душевной связи, а физический акт без интеллектуальной и духовной связи значил для меня очень мало. Я просто не понимала, зачем можно ступить на этот путь, кроме как для саморазрушения. Но я узнала.
Мы встречались с Мортеном почти каждые выходные. Когда у меня не было дел в Англии, он брал билет на Ryanair и летел в Париж. Когда мы не были вместе, мы общались по телефону и MSN. Мы часто разговаривали о нашей мечте: мире без ревности. Увы, он пока не таков. Однажды, я спросила его по телефону: “Удачно ли прошла эта ночь? Ты встретил кого-нибудь?”
Они с Еленой ходили на “социальную” свингерскую вечеринку в Лондоне. Они больше не “играли”, но многие их друзья продолжали, и, как говаривал Мортен: чего ещё можно хотеть от вечеринки? Отличные друзья, хорошая музыка, раскованные люди и вполне ясная перспектива объятий и поцелуев. На “социальных” вечеринках секса как такового не бывает, но возможности на “после вечеринки”, определённо, остаются открытыми. За последние пять месяцев я очень обогатила свой словарь.
— Я целовался милой девушкой по имени Селин. Она очень хорошенькая. Хотя и не настолько, как ты.
Я заплакала. Мне было больно. Эмоции хрустели в моей трахее, я чувствовала себя заболевшей. Моё хныканье добралось из Парижа до Мортена.
— О, дорогая, не плачь. Мы же решили, что это нормально, разве нет? Я люблю тебя и между нами ничего не изменилось.
Я заплакала горше. От мысли, что он целовал кого-то так же, как меня, у меня скручивало кишки и тяжелел желудок.
— Я больше не буду делать этого, если это так тебя расстраивает. Я сожалею.
— Почему ты сожалеешь? Разве я не сказала, что это нормально? Это то, чего мы все хотели.
— Хорошо, детка. Успокойся. Как ты думаешь, почему ты плачешь? Что именно тебя обидело? Ты ревнуешь?
Определённо. Я закатила глаза. Хорошо, что он не может видеть, что я делаю.
— Я не понимаю, что я чувствую. Ревность это обратная сторона неуверенности, так?
— Так.
— Так что, раз я не теряю тебя и ты не предаёшь наших соглашений, почему я расстроена?
Быть расстроенной противоречило моим принципам. Это расстраивало меня. Но расстраиваясь по поводу расстройства, я только делала всё ещё хуже.
— Хорошо, очевидно, что между тем, что ты чувствуешь и тем, что ты хочешь чувствовать две большие разницы. Это нормально. Тебе не надо давить на себя, — нежно сказал он.
— Нет. Так не пойдёт, — сказала я, топнув ногой.
Когда я была маленькой, отец называл меня “Мэри, Мэри, у неё всё не так как у людей”. В тридцать три я продолжала подтверждать его правоту почти каждый день.
— Я должна давить на себя, — сварливо продолжила я. — Как я могу узнать своё отношение, не попробовав?
— Но зачем ранить себя без необходимости?
— Потому что рост приходит через боль. Я не буду ревновать. Я буду уверенной в себе, и мы будем свободны жить и любить. Ты ещё увидишься с ней?
— Вероятно, нет. Это было просто по приколу.
К счастью, досада от того, что я была не в состоянии понять, что может быть прикольного в том, чтоб целоваться с девушкой, с которой не собираешься больше видеться, мгновенно загладила мою обиду. Если бы я целовалась с кем-то, я бы хотела по крайней мере подружиться с ним. И надеялась бы на то, что эти поцелуи могут быть первым проявлением чего-то гораздо более глубокого.
Как обычно, я решила спросить об этом великого бога нашего времени: Википедию. И я нашла там великую теорию, называющуюся “Трёхкомпонентная теория любви”… Я любила теории, они давали мне своего рода прецеденты для разбора моих собственных проблем.
Согласно этой теории, любовь состоит из трёх составляющих: близость, страсть и обязательства. Но не любая любовь оказывается устойчивой. Например, отпускной роман, где у меня были близость и страсть, но, как оказалось, очень мало обязательств. Многие называют подобное интрижками. Значит ли это, что пламя безрассудства, пылавшее во мне в тот отпуск не было любовью? Возможно, многие называют страсть без остальных составляющих “похотью”, но это всё равно проявление любви. Её одной трети. А в многих дружбах имеются обязательства и некоторая близость, но вовсе отсутствует страсть. Это тоже любовь.