— Но она права. Они лучше подходят к чему угодно.
— И что? Разве это критерий при покупке? Если ты хотел каштановые, надо было купить их и носить на здоровье. Ты не её кукла. Ей не следует одевать тебя как Кена для её Барби.
— Проще купить коричневые, которые ей больше нравятся, чем устраивать спор, так что мы оба счастливы. Это называется компромисс.
— Это не называется компромисс. Это называется издевательство. Ты у неё под каблуком.
— Она не издевается. Ты думаешь так потому, что ты очень чувствительная, у тебя неадекватное восприятие критики и ты чрезмерно реагируешь на мельчайшие вещи.
— Если я чувствительна, то я горжусь этим, потому что это означает и то, что я уважаю чувствительность других людей.
— Ну, я не хочу быть чувствительным. Это хреново.
— Думаю, ты бы предпочёл, чтоб я была равнодушна к последствиям своих действий, — возразила я.
— Думаю, ты считаешь прекрасным то, как твои деньги утекают как вода между пальцев Елены и равнодушен к тем проблемам, которые это создаёт в твоей жизни.
— Елена знает о своей проблеме с деньгами. Она пытается справиться с ней. Она снова отдала мне свою кредитку на следующий день. Сама.
У меня больше не осталось ни самоконтроля, ни эмоциональной сдержанности. Я сказала ровно то, что думала со своей точки зрения. А моя точка зрения находилась в очень болезненном месте. Всё время.
— Она относится к тебе как к родителю, — издевательски сказала я.
— “Папочка, возьми мою кредитку. Я непослушная девочка.” Ты отдашь её обратно, как ты делал уже тысячу раз.
— Ты должна понимать, что всё плохое, что ты ей делаешь, ничуть не улучшает твоих отношений со мной. Ты выглядишь жалкой. Жалкой неудачницей.
— Ты прав. Я неудачница, особенно в этих отношениях. То, что я так близко общаюсь с кем-то, настолько слепым к реальности, сводит меня с ума. Ты думаешь, что когда Елена управляет событиями вокруг себя, вместо того, чтоб дать людям возможность быть собой и делать то, что они хотят, это нормально. И, знаешь что? Если ты от этого счастлив, ладно. Но я от этого несчастна. И я не собираюсь иметь к этому никакого отношения.
Я сражалась достаточно. Я сражалась с Жилем. Я сражалась с Еленой. И теперь я сражалась в Мортеном. И не только о наших отношениях. Потому, что участие в четвёрке, очевидно, означает, что вы сражаетесь в чужих боях. Жиль с Еленой ругались ужасно. Множество и множество ссор. Они расставались каждые несколько месяцев.
Так или иначе, вначале я поощряла Жиля воссоединиться с ней.
Я даже выступала в качестве посредника между ними. Все, кроме Жиля видели, как хорошо он сочетается с Еленой, когда они вместе. Не то, чтоб у них тогда не было споров, их отношения были страстными и взрывными. Но Жиль вылез из своей раковины и теперь у него было с кем пободаться. С кем-то, кто не баловал его, как я. С кем-то, кто давил не него и вынуждал занять позицию. Жиль становился мужчиной.
После их третьего расставания, во время которого Елена пыталась нанести себе рану, но не преуспела в этом (хотя цветочная ваза оказалась не такой счастливой), мы с Мортеном встали в стойку. Их расставания с каждым разом затягивались всё дольше и дольше. Вначале это было несколько дней, потом продлилось до недели, а далее и до нескольких недель.
Во время этих первых трёх расставаний, мы с Мортеном почти не виделись. Мы были слишком заняты, поддерживая наших основных партнёров. Это становилось предопределённой рутиной. Мой основной партнёр был сердит и поглощён отрицанием. Он рычал и хлопал дверями шкафов, забавно приговаривая по французски: “Eh merde!”
Мортен был на самом краю безумия и пытался управиться с елениным средиземноморским темпераментом. Я тоже пыталась поддержать Елену, прогуливаясь с ней и рассказывая о том, как там Жиль, что он делает и о чём думает. Она отчаянно цеплялась за крупицы новостей, которые могли нести надежду. Но гораздо чаще, чем наоборот, наши разговоры не приводили ни к чему хорошему. Она не могла понять, почему он так сердит, а я понимала всё слишком хорошо. Жиль просто отказывался принять то, что он видел как постоянно возрастающие и неразумные требования. И, будучи непосредственным свидетелем их отношений, я была во многом на его стороне.
Но динамика отношений развивалась сама по себе и, несмотря на переживания, была полезна для них обоих. Ему приходилось вырабатывать точки зрения по разным вопросам, а она меньше проявляла свою неуверенность. Мортену приходилось брать краткосрочные отпуска для того, что приглядывать за Еленой, а я жила упрямой злостью, пронизывавшей весь дом и каждый разговор.
После четвёртого расставания Мортен позвонил мне: