– Как, мой добрый старый друг доктор Петворт! Вижу, вы получили очень хорошую встречу. Впрочем, с дамами вам обычньм образом везет. Как поживаете?
Петворту приходится поставить багаж, чтобы пожать протянутую руку.
– Очень хорошо, спасибо, – говорит он.
– Конечно, – подхватывает человек. – А очаровательная миссис Петворт, как поживает она? Надеюсь, она не набрала полноту? У нее замечательная фигура, когда в стройности. Но ей всегда надо наблюдать диету.
– Тоже очень хорошо, спасибо, – говорит Петворт, изумленно глядя в улыбающееся лицо незнакомца.
– Таким дамам не надо портить свои фигуры, – говорит тот. – Я часто ее воспоминаю. И, разумеется, восхитительный Кембридж. Как он сейчас? Я имею о нем самую лучшую память.
– Кембридж? – переспрашивает Петворт. – Кембридж тоже очень хорошо.
Рядом Любиёва нервно теребит ремень сумки. Петворт смотрит на птичье лицо, и что-то начинает проступать в памяти. Кембридж, Англия, лето, солнце сияет, деревья облеплены тлей, разгар летнего семестра, улицы полны молодыми людьми из самых разных культур, звучит разноплеменная речь, длинный, раскаленный от солнца зал, складные стулья, сквозь открытые окна слышно, как на лодочках орут транзисторы и взвизгивают белокурые шведки, регулярно выпадая за борт; впереди возвышение, на котором сам Петворт читает лекцию о какой-то лингвистической закавыке, а в дальнем ряду, у двери, тот человек с острым лицом, птичьими глазами, выбритыми щеками и аккуратной бородкой – гримасничает, широко улыбается шуткам, раскачивается из стороны в сторону в знак несогласия, изо всех сил кивает в знак одобрения. Время неопределенно: это может быть любая из летних школ Британского Совета, которые проводятся ежегодно, дабы ознакомить зарубежных университетских преподавателей с новейшей литературой, критикой и лингвисткой, а также реалиями и тонкостями английского быта, например традицией регулярно посещать пабы. Вот уже довольно давно Петворт каждый год проводит здесь несколько дней, отчитывает лекции по таким вопросам, как tabula ли rasa сознание до того, как заполнится языком, пьет в гостиничном номере и бродит по книжному магазину; тем временем его жена, радуясь, что вырвалась из домашнего однообразия, разглядывает деревенские ситчики Лоры Эшли и корзинки в магазине Джошуа Тейлора, посещает бары, бутики и университетские часовни.
За долгие годы Петворт познакомился в Кембридже со многими слушателями, но только этого человека, которого наконец узнал, мог бы назвать запоминающимся: ум, сарказм, пронырливость, вездесущность, способность встрять в любой разговор, готовность задать вопрос после любой лекции и впрямь выделяли его среди других.
– Что за место! – говорит этот человек теперь, в Слаке. – О нем я имею самые замечательные воспоминания. Особенно я помню превосходные литературные разговоры, которые мы с вами имели. О, доктор Петворт, вы были тогда ехидный, очень въедкий. Мы с надеждой снова ожидаем эти качества. Надеюсь, вы не забыли мое имя, мой добрый старый друг. Плитплов.
– Конечно, мистер Плитплов, – восклицает Петворт. – Очень приятно снова встретиться.
– Теперь доктор Плитплов, к вашему удовольствию, – поправляет Плитплов, смиренно опуская голову. – Жизнь меняется для всех нас, к лучшему или к худшему. И в немалой мере спасибо вам. Может быть, вы помните некую небольшую работу – то есть небольшую для вас, большую для меня, – по поводу которой вы оказали помощь? Вам я обязан многими важными примечаниями, ссылками, которые не мог добыть в библиотеках Слаки. Вы знаете, что книги для нас проблема, к ним надо пробиваться. Однако вы очень добры, и теперь эта работа напечатана в нашей стране и получила, если скромность позволит мне сказать, заметный резонанс.
– Замечательно, – говорит Петворт.
– Разумеется, я сохраняю для вас экземпляр, – продолжает Плитплов. – И вы найдете в начале чрезмерную благодарность за ваш вклад, за научное и не только научное содействие. И миссис Петворт. Я не упустил ее большую мне помощь.
– Она и впрямь вам сильно помогла? – спрашивает Петворт.
– Да, да, – отвечает Плитплов. – Она такой прекрасный человек.
В аэропорту города Слака Петворт снова вспоминает Кембридж, и в памяти всплывает что-то еще. Летний вечер, дворик какого-то паба, может быть, «Орла», панки и молодые люди из языковых школ пьют, сидя прямо на мостовой, темноволосая жена нервно стучит пальцами по пустому бокалу из-под джина, и тот же человек с озабоченным лицом никак не дает им уйти, всё вещает и вещает о литературоведческом анализе литературного произведения девятнадцатого века, что-то насчет образов пищи и питья у…
– Подождите, это был не Троллоп? – спрашивает Петворт.
– Ах, мой друг, я вижу, ваше воспоминание очень точно. – Плитплов широко улыбается. – Троллоп, ваш великий и не по заслугам забытый литератор эпохи буржуазного реализма. Хочу верить, что я восстановил его интерес, снова застолбил его репутацию.
– Хорошо, – говорит Петворт. – Замечательно. Скажите. я забыл: вы преподаете здесь, в университете Слаки?
Плитплов вынимает из кармана кисет, медленно достает оттуда какое-то растительное вещество и задумчиво набивает им длинную изогнутую трубку.
– Можно сказать, что я занимаю некие посты педагогического свойства в моей стране, – говорит он после долгого молчания. – Вы даже можете сказать, что не случайным образом получили инвитацию приехать сюда. Очевидно, некий влиятельный человек замолвил где-то слово про ваши таланты, приложил легкую руку к делу. Может быть, человек, который сейчас стоит не очень далеко от вас.
– Я очень признателен, – говорит Петворт.
– Да, если ваш визит будет очень хороший, – продолжает Плитплов, – надеюсь, вы вспомните этого человека с большим удовольствием и, возможно, окажете ему еще маленькую помощь. Если нет, то помните, что имели роль и другие люди.
– Буду очень рад увидеть Слаку, – говорит Петворт. – Я здесь впервые.
– Знаю, – отвечает Плитплов. – Я исследовал вас, совсем немного. Я замыслил для вас самые разные планы. И еще я знаю, что нам грядет много хороших лекций.
Марыся Любиёва по-прежнему стоит рядом, теребя ремень сумки.
– Теперь давайте возьмем такси, – вмешивается она. – Вас ждут в гостинице.
– Ой, мои извинения, – с улыбкой поворачивается к ней Плитплов. – Такая милая юная дама. Вы меня не представили. Наверное, она – ваш гид. Почему, когда я вас вижу, вы всегда окружены самым очаровательным женским полом?
– О, простите, – начинает Петворт. – Это мисс… Поздно: Плитплов уже согнулся в талии и завладел рукой
мисс Любиёвой. Теперь он подносит ее к губам и легонько целует. Петворт внезапно вспоминает, что этот салонный жест, как и некоторые другие подобные знаки, производили на его жену самое благоприятное впечатление.
– Плитплов, – говорит Плитплов.
– Любиёва, – говорит Любиёва. – Кажется, мы уже встречались.
– Встречались? – восклицает Плитплов. – Нет, нет, невозможно. Такую очаровательную молодую даму я бы не выронил из памяти.
– А мне кажется, встречались, – настаивает Любиёва.
– Нет, – говорит Плитплов. – Может быть, вы знаете мои маленькие статьи в газете. Или читали книгу меня.
– Книгу меня? – повторяет Любиёва. – Вы правда сказали «книгу меня»? А по слухам, вы преподаете английский! Да, Думаю, было одно время, когда мне пришлось прочесть книгу вас.
– О, пардон! – кричит Плитплов, театрально хлопая себя по лбу. – я правда сказал «книгу меня»? О, мой добрый старый друг, видите, как ваш приезд меня возбудил! Вы знаете из Кембриджа, что мой английский практически безупречен, лучше, чем у многих британцев. Однако волнения так сильно действуют!
– Думаю, ваш добрый старый друг хочет в гостиницу, – резко говорит Любиёва. – Думаю, он устал в дороге.
– А вот это интересный вопрос. – Плитплов по-птичьи смотрит на нее. – Устал ли наш добрый друг в дороге? Или, может быть, он скорее устал с дороги? Это две разные вещи. Что ж, у нас есть эксперт по таким вопросам, который съел на них много собак. Давайте его спросим. Разъясните нас, пожалуйста, доктор Петворт.