– Я не знаю, не знаю, что про вас думать, – говорит Мари. – Вы мягкий человек из мягкой страны и совсем не такой, как наши мужчины. И вы самый плохой, кого мне приходилось переводить.
– Простите, – произносит Петворт.
– Нет, правда, мне нельзя так говорить. И вообще нельзя быть здесь. Но вы должны понять, может быть, я просто немножко ревную.
– Ревнуете? Как, почему?
– Неужели, Петворт, вы совсем не умеете думать? – говорит Мари, глядя в свою стопку. – Тогда вы не очень умный. Хотя, конечно, я знаю, кто я такая – ваш гид, ваш переводчик. Невидимка. Голос, что-то вроде механизма. У меня нет своих слов. Только ваши, чтобы передать их наружу, и чужие, чтобы отдать вам. Да, конечно, это моя работа. И я надеюсь, что делаю ее хорошо.
– Да, – отвечает Петворт.
– И, надеюсь, вы понимаете, что я стараюсь немножко о вас заботить, иначе вы всегда были бы в бедах, – говорит Мари. – Может быть, вы вините меня за все, что плохо.
– Нет, – отвечает Петворт.
– Я думаю, вините немного. И, может быть, вы правы. Трудно понять, кто кому сделал плохо. Можно мне еще немного вашего виски? Вы же не хотите везти его домой?
– Пожалуйста, – говорит Петворт.
– Знаете, когда вы переводчик, считается, вам не надо любить слова, которые слышите, – продолжает Мари. – Все, кого переводишь, одинаковые. И что смешно, в общественных местах все говорят почти одно и то же. У меня уже фразы в голове, я знаю, когда они понадобятся, Мы желаем вам дружбы, согласия, мира между народами. Мы проделываем здесь большую работу. Желаем нам всем встретить себя снова. И поскольку знаешь, что будет сказано, научаешься немного менять, иногда чтобы упростить, иногда чтобы сделать лучше. Стараешься немного помочь говорящему, сделать ему успех.
– Да, ясно, – говорит Петворт.
– Может быть, делаешь это ради себя. Потому что когда ты переводчик, начинаешь немного бояться. Всё время говоришь, но всегда чужие слова. Потом думаешь: а есть ли внутри меня человек, или только слова других людей? Думаешь: есть ли у меня по-прежнему желания, хотения, чувства? Конечно, если так думаешь, это плохо для работы, надо скорее забыть. Ты здесь не для этого, а для обмена словами, чтобы другие говорили, чтобы мир двигался. Но простите, пожалуйста, иногда у меня есть чуточка чувств. И теперь, уж извините, это ревность.
– Понимаю. – Петворт смотрит в бледное напряженное лицо Марыси, которая сидит рядом на кровати.
– Да, – говорит Мари, поднимая стопку. – По крайней мере надеюсь, я вас чему-то научила. Думаю, теперь вы знаете, как пить тосты. Покажите мне, что умеете. Не хочу, чтобы вы забывали уроки моей страны. Поднимите, пожалуйста, стопку.
– Помню, – говорит Петворт.
– Так, правильно. За что будем пить? Думаю, за диалоги, вы помните, что говорил профессор? Диалог – это связь контекста и отношений, основанная на допущении, что обоим партнерам хочется одного. Цель не частичный, а полный диалог. Чтобы он развивался хорошо, должно быть истинное сотрудничество. Все элементы должны сойтись к взаимному удовольствию обеих сторон. Так что, пожалуйста, пьем за диалог. Делайте правильно, смотрите глазами, будьте всегда искренни, не забудьте думать: ты мне нравишься, ты красивая, я так хочу тебя в мою постель.
Лицо Мари Любиёвой неожиданно близко и становится еще ближе; почему-то Петворту на мгновение вспоминается седая курящая дама в темном лондонском кабинете Британского Совета. Лицо приближается и внезапно отворачивается.
– Нет, – говорит Мари, опуская голову и ставя стопку. – Это не такой хороший тост. Боюсь, вы что-нибудь со мной сделаете, я не хочу.
– Я сделаю? – переспрашивает Петворт.
– Пожалуйста, поймите, я вовсе не нахожу вас привлекательным в этом смысле. Вы немножко не моего вкуса.
– Да, – отвечает Петворт.
– Надеюсь, вы не попытаетесь меня насильничать, – говорит Мари.
– Ну конечно, нет!
– Вы – буржуазный реакционер без правильного чувства реальности. Вы несерьезны, и ничего важное для вас не значимо. Вы живете разлагающейся жизнью.
– Довольно точный портрет, – говорит Петворт.
– И не успеваете выбраться из одной беды, как попадаете в другую, – продолжает Мари. – Вы получили один урок с дамами, вы его не усвоили?
– Усвоил.
– Разумеется, я бы хотела подарить вам немножко нежности, но совершенно не в том смысле.
– Да, конечно, – говорит Петворт. – Я не собирался…
– Само собой, всё это неправда. Для меня вы привлекательный, может быть, маленькую чуточку красивый, Петвурт, и странный. Может быть, не в вашей стране, а здесь. И знаете, те, кто нас смотрит и слушает, хотят, чтобы мы немножко занялись любовью.
– О ком вы? – спрашивает Петворт.
– О, вы знаете, они всегда здесь. Но не думаю, что это их дело. Мы разочаруем, давайте?
– Давайте, – говорит Петворт.
– Но я не могу уйти сейчас. Думаю, мы выключим свет и побудем вместе очень тихо самую чуточку. И если мы ничего не будем говорить, никто не сможет про нас ничего сказать.
– Кто не сможет? – спрашивает Петворт.
– Кто всегда говорит про меня и вас. Так что сидим вместе молча и не произносим слов.
За окном журчит река, воздух пахнет листвой. Однако в комнате абсолютно тихо и темно, ничего нельзя увидеть или услышать. Часы тикают, но невозможно понять, сколько проходит времени, прежде чем Мари говорит из темноты:
– Товарищ Петвурт, теперь я пойду. Вы должны спать очень крепко, не забывайте, завтра вам делать ранний подъем, чтобы ехать на поезд в Ногод. Спасибо за виски, спасибо, что были со мной, спасибо за тишину. И, может быть, у нас даже была любовь, пусть не в обычном смысле.
– Да, – отвечает Петвурт.
– Но ничего такого, о чем можно узнать и рассказать, – говорит Мари. – Надеюсь, теперь вы понимаете, что я правда ваш хороший гид. И всегда забочу о вас очень-очень хорошо.
– Да, – говорит Петворт.
– Теперь я буду спать в соседнем номере, куда меня поселили. Надеюсь, вы не обидите, если я стану чуточку о вас думать? – спрашивает Мари.
– Мне будет очень приятно, – отвечает Петворт.
В темном номере открывается дверь; Мари какое-то время стоит в прямоугольнике света из коридора. Не раздеваясь, Петворт поворачивается на бок и засыпает.
III
– Ну вот, теперь мы едем в другой город, правда, хорошо? – спрашивает Марыся Любиёва, пока Петворт заносит вещи в вагон поезда, который с опозданием подошел к единственной платформе глитского железнодорожного вокзала. Ждать пришлось Долго, не по одному стаканчику желудевого кофе пропустили немногочисленные пассажиры под взглядами двух-трех милиционеров, прохаживающихся по перрону. Однако вот наконец и допотопный черный паровоз с красной звездой спереди и такие же старые красные вагоны. Из вокзала доносится телеграфный стук; служащие в черной форме сигналят флажками, Петворт и Любиёва находят свободные места напротив двух молодых солдат под окном с красной табличкой «НОКУ РОКУ».
– Да, он вам понравится, Ногод, – говорит Марыся, открывая и кладя на колени томик Хемингуэя. – Тоже очень старый, хотя не похож на Глит. Там есть горы, еще монастырь и циркус. Мы остановимся в хорошем современном отеле и замечательно проведем выходные, мы работали очень много. Надеюсь, вы рады будете отдохнуть. Вам нравится наш поезд?
– Да, – отвечает Петворт под перестук колес. – Только, если я правильно понимаю, эта табличка запрещает мне курить?
– Ой, бедненький товарищ Петвурт, – говорит Марыся. – Хотите курить? Мы не очень это любим в нашей стране. Думаю, вы находите наши правила чуточку строгими. Это всё для вашего добра, мы не хотим, чтобы вы болели.
– Я пойду в тамбур.
– Думаю, там тоже запрещено, – отвечает Марыся, глядя в книгу. – Но если хотите поглядеть…
Солдаты провожают Петворта взглядом, пока тот встает, идет в тамбур и, закурив, высовывается в открытое окно.